Барон и рыбы - [94]

Симон недоверчиво поглядел на нее, ему показалось, что г-жа Сампротти позволяет себе чересчур много. Но она была совершенно серьезна, и никто не рассмеялся и не возмутился. Да и в самом деле: как еще прикажете поступить с мертвой рыбой? О достойных похоронах по христианскому обряду и речи быть не могло, ведь вне всякого сомнения ни один священник не согласился бы отпевать сардину. Точно так же нельзя было выбросить его на помойку, отдать кошке — кошек в замке вообще не было — или скормить курам.

Поэтому Симон добавил:

— Расколотый герб. Он — последний в роде.

— И на банке — какое-нибудь подходящее к случаю изречение, — добавил Гиацинт ле Корфек.

— Aurum et oleum non perditi,[29] — предложил барон фон Тульпенберг.

— Банку мы за свой счет закажем у лучшего ювелира в Ургеле, — пообещал Томас О'Найн.

— А до тех пор? — спросила Теано.

— Мы поступим с ним, как с настоящей сардиной.

— В моем тазу ему ни в коем случае не место!

— Дун достанет его и переложит в банку, пока мы не узнаем, как поступают с сардинами. Наверное, прежде чем класть в масло, его следует засолить.

***

После кончины барона образовалась пустота, и нужно было перераспределить роли. Пустота страшит не природу, но людей, в первую очередь — женщин. Пока мужчины были еще погружены в почтительное оцепенение перед величием смерти, бразды правления взяла в свои руки г-жа Сампротти, а Теано припудрила свой покрасневший от горя нос, ибо перспективы стали ей теперь абсолютно ясны. С артистической отрешенностью, охватывающей обычно женщин перед зеркалом, Теано подвела свои густые брови, накрасила ресницы и решила, что для объяснения с Симоном выглядит достаточно инфернально.

Он был в саду, верхом на той самой пушке, от которой они каких-то двенадцать часов назад отправились на головокружительную прогулку. Он курил трубку; эта картина мирной печали, возможно, заставила бы особу, менее решительно настроенную, усомниться в справедливости своих притязаний. Но Теано уже приготовилась выплеснуть ребенка вместе с водой, того ребенка, которого у нее никогда не будет. Ей непременно нужно было сменить приуготованное ей на этом свете место на место в аду — в жизни и в постели дьявола, сидящего на этом вот смертоубийственном орудии, ковыряя веточкой в трубке и пуская голубые клубы изо рта и из носу. Она предусмотрительно расстегнула еще одну пуговицу на блузке и окликнула:

— Привет, Симон! — подойдя достаточно близко.

— Привет, — ответил тот, не оборачиваясь.

— Что ты теперь будешь делать, Симон? — спросила она, легонько касаясь его плеча.

— Не знаю, — отвечал он хмуро. — Может, поеду домой к родителям. Может, стану причетником у священника в обервельцской церкви.

— Ха-ха, — иронически рассмеялась она, по праву сочтя такую перспективу абсурдной.

— Нет. Может, стану помощником нотариуса. Что-то же надо делать. Я и представить себе не мог, что барона когда-нибудь не станет. Сначала Пепи, теперь барон, только я и остался. — Он внезапно обернулся и посмотрел на нее. — Правда, странно?

— Симон, ты меня любишь?

Он удивился:

— По-моему, сейчас не самое подходящее время раздумывать об этом. Почему ты спросила?

— Я тебе нравлюсь?

— Да, конечно. Но не объяснишь ли…

— Ты же дьявол, и я хочу быть твоей женой.

— Дьявол? Господи помилуй!

— Бессмертный и вездесущий.

— Я?

— Или ты забыл, что было ночью? Ты женишься на мне?

— Я… — Симон провел рукой по глазам. — Я не прочь. Правда, твоя тетя утверждает, что ты меня не любишь, ну да ты должна лучше знать.

— Тогда мы будем всегда вместе летать. Везде!

— Да, ты права: летать я тоже умею, — произнес он нерешительно.

***

— Г-н доктор! Г-н доктор Айбель! — раздался в саду голос Гиацинта ле Корфека. Он и оба его друга решили, что нельзя терять даром времени, пока этот необычный гость еще в Монройе.

Симон спрыгнул с пушки.

— Меня зовут, — зачем-то пояснил он.

— Ты правда женишься на мне?

— Да. И пошли — может, опять что-нибудь стряслось с бароном. В таком дурацком замке все может быть!

Троица хозяев ждала у ворот в обществе Саломе Сампротти. Они чрезвычайно почтительно его приветствовали, и Теано, успевшая подхватить его под руку, засияла. Она чувствовала себя невестой. А в такой ситуации любая девушка с восторгом греется в лучах славы избранника. Для Теано, однажды чуть не ставшей наездницей, пришла великая минута: знаменитая Саломе Сампротти кланяется, а она, племянница, над которой все время смеялись, стоит с высоко поднятой головой рядом с объектом таких реверенций, его избранница, его будущая жена.

— Речь идет о вашей левитации, — смущенно начал Томас О'Найн. — Г-жа Сампротти взяла на себя смелость рассказать нам об этом. А из ее письма, в котором она заказывала для вас амулет, мы поняли, что вы столкнулись с определенными трудностями. Г-жа Сампротти доверила нам, что этой ночью вы прошли Великое Посвящение. Нашему слуге вы явились во всем величии… — Он замолчал нервно теребя кончик пояса.

— Нам бы хотелось знать, как все это происходит, — пришла ему на помощь г-жа Сампротти.

— Да, г-н доктор, нам бы очень хотелось знать это, — с облегчением подхватил Томас О'Найн. — Понимаете, г-н доктор, мы уже битых двадцать лет торчим в этом замке и ищем философский камень. По всем букинистическим магазинам Европы и Азии мы собрали все книги, какие только смогли добыть; чего уж там, Гиацинт даже переодевался уборщицей, чтобы стащить в Национальных библиотеках Парижа и Вены манускрипты, до которых нам иначе было не добраться. Сначала он жил и работал здесь в полном одиночестве. Потом к нему присоединился Максим: Гиацинт нашел его по объявлению в «Герметическом обозрении». И они соорудили большой дистиллятор и balneum mariae. Я последним нашел дорогу в Монройю, после очень оживленной переписки по поводу «Химического бракосочетания», мною тогда опубликованного. На мои деньги мы купили у «Рускоффа и Глюфандля» новейший атанор