Барон Багге - [5]

Шрифт
Интервал

Некоторое время я молчал, потом внезапно решился и поскакал вперед — к Землеру, и одновременно я увидел, что Мальтиц и Гамильтон, словно сговорившись, присоединились ко мне.

Когда Землер увидел, что все мы одновременно оказались около него, он повернулся в седле и посмотрел на нас, высоко подняв брови.

— Ну, так что? — резко спросил он. — Позволено мне узнать, что господам здесь надо?

— Помешать тебе атаковать мосты, — сказал я резко, — мы не можем, хотя собственно задача разведотряда не вступать в бой, а лишь вести разведку. Нам надо было бы еще вчера напомнить тебе о твоих обязанностях, когда ты в темноте все рвался вперед…

— Отставить критику! — закричал он, и его наполовину залепленное снежными хлопьями лицо, сжатое с боков поднятым воротником, приняло маниакальное выражение высокомерия и ненависти.

— Изволь, изволь, — сказал я, — но ведь может получиться так, что ты через полчаса будешь лежать на земле, и не только ты сам, а наверняка многие из нас и из рядовых. Так не будешь ли ты добр сказать нам, где подробный приказ, который получил эскадрон, чтобы потом кто-нибудь мог бы выполнить остальное, если вообще речь еще пойдет о продолжении разведки, а не о возвращении.

После этого замечания Землер, дергая за раструбы своих перчаток, подавил свой гнев и сказал:

— Уже не в моей власти повернуть назад тех господ, которые не хотели бы следовать с нами. Иначе, я сделал бы это. Так что мне ничего не остается, кроме как взять вас с собой.

Я ничего на это не ответил, и двое других тоже молча смотрели на него.

— Каков все же приказ, — сказал я, — если смею спросить!

— Приказ, — закричал он, — вот он: эскадрон следует вести на Надь-Михали и там остановиться, выслать разведывательные патрули и лишь после полученной информации продвигаться на север, в долину Лаборчи. В правом кармане моей шинели, на моем трупе, господа найдут карту района Унгвар. После этого следует идти вперед. А теперь по местам!

Итак, нам ничего не оставалось, кроме как занять свои места — Гамильтон и Мальтиц при своих взводах, а я в арьергарде эскадрона. Конечно, в действительности приказ звучал, скорее всего, примерно так: эскадрон следует, если возможно, на Надь-Михали, а не как посчитал Землер, без учета обстоятельств и любой ценой. Название местечка Надь-Михали, хотя и произнесенное в столь критический момент, настолько меня растрогало, что я сразу вспомнил о событиях, которые у меня связывались с этим названием, так что я почти забыл про ситуацию, в которую намеревался ввергнуть нас неуправляемый человек, кому поручено здесь приказывать. Более того: это название меня растрогало тем сильней, что оно совпало именно с этой ситуацией. В Надь-Михали, или в Михаловце, как это звучит по-славянски, моя мать жила два или три года во время своего первого замужества, когда ее тогдашний муж был полковым командиром. Она часто об этом рассказывала, а также о семье Сцент-Кирали, или что-то вроде, с которой она была дружна и которая тоже жила там. У этой семьи Сцент-Кирали было имение в Надь-Михали, или около, я точно не помню, и лично их я не знал. А вот моя мать в последний раз видела их в Вене, незадолго до того, как она заболела и скончалась. Тогда с ними была девочка-подросток, о которой моя мать в последнее время часто рассказывала, как это бывает с пожилыми дамами, которые постоянно озабочены составлением партий для своих детей, и мать считала, что я когда-нибудь женюсь на ней, — теперь она, наверное, стала красивой девушкой и не без средств. Она, моя матушка, даже хотела, чтобы эта женитьба состоялась и много раз пыталась познакомить меня с теми людьми, но то ли я оказывался где-то в отъезде, то ли это меня вообще не интересовало, короче говоря, ничего из этого не вышло. Мать часто упоминала имя этой девочки. Но я его забыл. Потом моя матушка скончалась, и я больше об этом не думал. А теперь снова вспомнил. И о смерти моей матушки — с печалью, и то, как она умирала, и как она в последние дни стала такой маленькой и совсем жалкой. Однако я надеялся, что, может быть, Бог, или какие-либо старые боги нашего рода, может быть, какие-нибудь дальние родственники или, может быть, причисленные к лику святых предки, там, куда она ушла, могли бы ее хорошо принять. Я даже предполагал, что они вышли бы ей навстречу, может быть, пришли бы прямо в дом, как это бывает между близкими родственниками, когда происходит что-нибудь важное, чтобы посоветовать, помочь, или просто чтобы побыть рядом. Таким или подобным могло быть то таинственное существование, а в действительности уход моей матери произошел в конце концов с такой естественностью, так скромно и спокойно, что я был уверен — такой же надежный порядок вещей она найдет и на том свете.

Ее друзьям в Надь-Михали я охотно передал бы еще раз от нее привет, но признался самому себе, что у меня нет никакого шанса туда попасть, если Землер будет себя вести так же, как до сих пор. Теперь Землер пустил лошадь рысью, и эскадрон по четыре в ряд шумно следовал за ним, словно на параде. Что думали всадники и понимали ли они вообще, что готовилось, я не мог угадать, плоские славянские лица крестьян не выражали ничего, но вдруг массой людей и лошадей овладела странная нервозность, сразу почувствовалось беспокойство, как если бы в следующий момент весь эскадрон должен был сгинуть. Прежде всего тяжелый ирландский скакун Гамильтона, до этого постоянно шедший коротким галопом, неописуемо занервничал, и вдруг американец повернулся ко мне, сделал какое-то особенное движение, при котором было непонятно, имелся ли в виду ротмистр или его, Гамильтона, лошадь, — он показал себе на лоб и пожал плечами. Буря гнала сзади на нас огромные облака из снега и песка, это могло быть благоприятно для атаки, но и мы сами тоже не видели далее ста шагов. Пригнувшись и вобрав головы в меховые воротники, всадники скакали вперед. Все охранения подтянулись. И тут мы услышали с запада ослабленный ветром шум боя, который вскоре прекратился; один из соседних разведотрядов, возможно, натолкнулся на неприятеля, однако немедленно откатился назад.


Еще от автора Александр Лернет-Холения
Пилат

Слушайте. Слушайте самую горестную исповедь на земле. Слушайте. С вами говорит самый ненавидимый, самый проклинаемый — и самый знаменитый человек библейских легенд.Слушайте повесть прокуратора Иудеи, всадника Понтия Пилата. Повесть умного, изысканного циника, искушенного в тончайших интригах римской политики и совершившего в жизни только ОДНУ ошибку. ОДНУ-ЕДИНСТВЕННУЮ…Слушайте. Слушайте историю ЧЕЛОВЕКА, ПОСЛАВШЕГО НА СМЕРТЬ ХРИСТА…


Рекомендуем почитать
Клеймо. Листопад. Мельница

В книгу вошли три романа известного турецкого писателя.КлеймоОднажды в детстве Иффет услышал легенду о юноше, который пожертвовал жизнью ради спасения возлюбленной. С тех пор прошло много лет, но Иффета настолько заворожила давняя история, что он почти поверил, будто сможет поступить так же. И случай не заставил себя ждать. Иффет начал давать частные уроки в одной богатой семье. Между ним и женой хозяина вспыхнула страсть. Однако обманутый муж обнаружил тайное место встреч влюбленных. Следуя минутному благородному порыву, Иффет решает признаться, что хотел совершить кражу, дабы не запятнать честь любимой.


Избранное: Куда боятся ступить ангелы. Рассказы и эссе

Э. М. Форстер (1879–1970) в своих романах и рассказах изображает эгоцентризм и антигуманизм высших классов английского общества на рубеже XIX–XX вв.Положительное начало Форстер искал в отрицании буржуазной цивилизации, в гармоническом соединении человека с природой.Содержание:• Куда боятся ступить ангелы• Рассказы— Небесный омнибус— Иное царство— Дорога из Колона— По ту сторону изгороди— Координация— Сирена— Вечное мгновение• Эссе— Заметки об английском характере— Вирджиния Вульф— Вольтер и Фридрих Великий— Проситель— Элиза в Египте— Аспекты романа.


Закон

В сборник избранных произведений известного французского писателя включены роман «Бомаск» и повесть «325 000 франков», посвященный труду и борьбе рабочего класса Франции, а также роман «Закон», рисующий реалистическую картину жизни маленького итальянского городка.


325 000 франков

В сборник избранных произведений известного французского писателя включены роман «Бомаск» и повесть «325 000 франков», посвященный труду и борьбе рабочего класса Франции, а также роман «Закон», рисующий реалистическую картину жизни маленького итальянского городка.


Время смерти

Роман-эпопея Добрицы Чосича, посвященный трагическим событиям первой мировой войны, относится к наиболее значительным произведениям современной югославской литературы.На историческом фоне воюющей Европы развернута широкая социальная панорама жизни Сербии, сербского народа.


Нарушенный завет

«Нарушенный завет» повествует о тщательно скрываемой язве японского общества — о существовании касты «отверженных», париев-«эта».