Барков - [87]

К Чаадаеву восходит деталь убранства комнаты Боркова — бюст Наполеона. Из «Записок» Ф. Ф. Вигеля известно, что изображение Наполеона, так же как и портрет Байрона, находилось в кабинете Чаадаева^[403].

С Чаадаевым, которому было отказано в его прошении поступить на государственную службу, связано и указание повести на то, что Боркову не удалось попасть в камер-юнкеры. В «Недовольных» также обыгрывается это обстоятельство: Радугин, несмотря на все усилия, так и не смог стать товарищем министра. В «Московском Европейце», пародирующем «Евгения Онегина», назван придворный чин Пушкина — камер-юнкер.

Возможно, с личностью Чаадаева в повести «Московский Европеец» связано и упоминание Шеллинга, с которым Чаадаев был знаком и состоял в переписке^[404]. Нельзя забывать, что «Московским Европейцем» мог быть назван человек, проживающий в Москве, что опять-таки подходило к Чаадаеву. Одиозная фигура последнего окружалась легендами и сплетнями, причем толки о нем вспыхнули с новой силой после публикации в сентябре 1836 г. его «Философического письма»^[405] (повесть «Московский Европеец» появилась в январе 1837 г.).

Итак, повесть «Московский Европеец» включается не только в литературную полемику, но и в идейно-политическую борьбу 30-х годов XIX в. Это не только спор с Пушкиным, автором «Евгения Онегина», но и прежде всего выпад против Чаадаева, автора «Философического письма».

То обстоятельство, что Чаадаев пародируется в сюжетной и образной схеме пушкинского романа, представляется неслучайным и требует специального внимания.

Пушкин сам сближает своего героя с Чаадаевым:

Второй Чадаев, мой Евгений,

Боясь ревнивых осуждений,

В своей одежде был педант

И то, что мы назвали франт.

(VI, 15).

Но дело здесь, конечно, не в шутливом сопоставлении франта Онегина с франтом Чаадаевым, изысканная манера одеваться которого была известна его современникам. Как справедливо заметил Г. П. Макогоненко, имя Чаадаева в пушкинском романе становится именем-сигналом^[406]. Чаадаев — человек онегинского типа, представитель широкого движения декабризма, так называемый «декабрист без декабря». Озлобленность, скептицизм — все это сближало Онегина с Чаадаевым, сближало настолько, что даже Пушкин ощутил возможность их отождествления. Но Онегин — тип, а не портрет Чаадаева, не его подражание. И об этом Пушкин счел нужным заявить в своем романе:

Кто ж он? Ужели подражанье,

Ничтожный призрак, иль еще

Москвич в Гарольдовом плаще,

Чужих причуд истолкованье,

Слов модных полный лексион?

Уж не пародия ли он?

(VI, 149).

Из предполагаемых вариантов осмысления Онегина как героя подражающего любопытно определение «москвич в Гарольдовом плаще». Почему москвич? Онегин «родился на брегах Невы» (VI, 6), он петербуржец, а не москвич. Н. Л. Бродский не комментирует эти слова^[407]. С. М. Бонди объясняет их так: «Москвич в Гарольдовом плаще — русский помещик, разыгрывающий из себя разочарованного героя байроновской поэмы „Странствования Чайльд-Гарольда“»^[408]. Но «Москвич в Гарольдовом плаще» — это и москвич Чаадаев, байронизм которого был известен читателям «Евгения Онегина».

В связи с гипотезой о том, что автором «Московского Европейца» мог быть М. Н. Загоскин, небезынтересно остановиться на его полемике с Пушкиным, которая велась им на протяжении нескольких лет и в которую включается и рассматриваемая повесть.

В 1823 г. было опубликовано выступление М. Н. Загоскина против Пушкина и поэтов пушкинской плеяды — «Послание к Людмилу», по словам П. А. Вяземского, «площадное, плоское по мыслям и стихосложению»^[409]. Поклонник романтической поэзии, собутыльник модных поэтов Людмил собирается стать сочинителем, и автор советует ему описывать всегда

Души растерзанной все бури и ненастья,

Цвет жизни молодой — грядущего обет,

Бывалые мечты, а пуще сладострастье^[410].

Стрелы М. Н. Загоскина нацелены в романтические поэмы Пушкина. Наставляя Людмила, он пишет:

Короче, модных слов, талантом освещенных,

Будь полным словарем^[411].

Пушкин ответил М. Н. Загоскину на его «Послание к Людмилу» в седьмой главе «Евгения Онегина», в уже цитированной нами строфе. Он иронически предвидит, что его герой Онегин может быть ошибочно истолкован как «слов модных полный лексикон» (VI, 149), т. е. здесь почти дословное повторение слов Загоскина: «модных, слов <…> будь полным словарем», но повторение, освещенное насмешкой Пушкина. Стрела, пущенная Загоскиным, вернулась к нему самому.

Спор с Пушкиным был продолжен М. Н. Загоскиным в 1831 г. в романе «Рославлев», наполненном сюжетными, образными и стилистическими параллелями и контрастами по отношению к «Евгению Онегину»^[412]. Идейным же центром полемики в данном случае стал образ героини. Загоскин развенчивает эстетический и нравственный идеал Пушкина — Татьяну Ларину: в его романе литературным ее двойником является Полина Лидина, которой отказано в патриотическом чувстве. За образец русской женщины-патриотки автором «Рославлева» выдается ее сестра Ольга — улучшенный вариант Ольги Лариной.

Пушкин откликнулся на «Рославлева» М. Н. Загоскина, полемически заострив свой ответ. Пушкинский «Рославлев» — «отрывок из неизданных записок дамы»: подруга Полины, прочитав роман М. Н. Загоскина, выступает «защитницею тени». Квасному патриотизму русского дворянства, который «ограничивался жестоким порицанием употребления французского языка в обществах, введения иностранных слов, грозными выходками противу Кузнецкого моста и тому подобным»