Бархатная клятва - [44]

Вдруг он сообразил, что уже много лет он не проводил такого спокойного дня на своей земле. Над ним всегда довлела ответственность за замок и связанные с этим обязанности, а сейчас его жене удалось за несколько дней так наладить дела, что он получил возможность полежать на траве и ни о чем не думать, только слушать жужжание пчел и гладить шелковистые волосы красивой женщины.

— Ты действительно рассердился из-за Саймона? — спросила Джудит.

Гевин не сразу вспомнил, кто такой Саймон.

— Нет, — улыбнулся он. — Просто мне не понравилось, что женщине удалось то, что не получалось у меня. И я не совсем уверен, что новый вабик лучше старого.

Она резко повернулась к нему.

— Лучше! Саймон тут же согласился. Я не сомневаюсь, что теперь ястребы будут охотиться гораздо успешнее и… — Она замолчала, когда увидела, что он смеется. — Ты слишком тщеславен.

— Я? — переспросил Гевин, поднимаясь на локтях. — Я не видел человека менее тщеславного, чем я.

— Ведь ты секунду назад утверждал, будто твое недовольство было вызвано тем, что женщина сделала то, что не удавалось тебе, разве не так?

— О, — произнес Гевин и, расслабившись, опустился на траву и закрыл глаза. — Это не одно и то же. Для мужчины всегда удивительно, когда женщина занимается чем-то иным, кроме шитья и детей.

— Ты! — возмущенно воскликнула Джудит и, выдернув с корнем пучок травы, бросила его Гевину в лицо.

Он ошарашенно посмотрел на нее и принялся отряхиваться и выплевывать землю. Его глаза превратились в щелочки.

— Ты поплатишься за это, — произнес он и стал подкрадываться к ней.

Джудит отскочила, испугавшись той боли, которую, как ей уже было известно, он может причинить. Она начала подниматься, но он дернул ее вниз, ухватив за щиколотку.

— Нет… — проговорила она, и тут он опустился на нее… и принялся щекотать. Сначала Джудит охватило страшное изумление, потом она засмеялась. — Подтянув ноги к груди, она попыталась защититься от его рук, но он был безжалостен.

— Ты возьмешь свои слова назад?

— Нет, — задыхаясь, с трудом выговорила она. — Ты тщеславен — в тысячу раз тщеславнее женщины.

Его пальцы сновали по ее ребрам до тех пор, пока она не заметалась под ним.

— Пожалуйста, остановись, — взмолилась она. — Я больше не выдержу!

Руки Гевина замерли, и он наклонился к ее лицу.

— Сдаешься?

— Нет, — поспешно ответила она, — хотя допускаю, что ты не так тщеславен, как я думала.

— Это слишком мало для извинения.

— Оно было сделано под пыткой. Он улыбнулся ей. Ее волосы, отливающие золотом в свете яркого дня, разметались вокруг нее подобно короне, украшающей закатное солнце.

— Кто ты, жена моя? — прошептал он, пожирая ее глазами. — Сейчас ты проклинаешь меня, а спустя секунду — опутываешь своими чарами. Ты оказываешь мне неповиновение и доводишь до такого состояния, что я готов убить тебя, — потом улыбаешься мне, и я прихожу в восторг от твоей красоты. На свете нет женщины, похожей на тебя. Я еще ни разу не видел, как ты вставляешь нитку в иголку, зато наблюдал, как ты по колено в иле вычищаешь пруд. Ты ездишь верхом не хуже мужчины, и тут же я нахожу тебя трясущейся от страха, подобно испуганному до смерти ребенку. Как долго может длиться твое постоянство? Можно ли быть уверенным, что за два дня ты не изменишься?

— Я Джудит. И больше никто, и я не знаю, как быть другой.

Он погладил ее по голове, потом наклонился и прикоснулся губами к ее губам. Они были нежными и пахли солнцем. Но он даже не успел насладиться его, так как небеса разверзлись, и, предваряемый оглушительным раскатом грома, на них обрушился сильнейший ливень.

Гевин пробормотал какое-то ругательство, которого Джудит никогда не доводилось слышать.

— Под карниз! — сказал он, но тут вспомнил о ее ноге и, подхватив ее на руки, побежал к холму, туда, где на костре жарилось мясо, жир которого стекал в шипевший и разбрасывавший искры огонь. Холодный душ никоим образом не способствовал хорошему настроению Гевина. Рассерженный, он подошел к костру. Одна сторона куска сгорела до черноты, другая осталась сырой. Они оба забыли, что мясо нужно все время переворачивать.

— Ты плохая кухарка, — заявил он. Он был недоволен тем, что в такой важный момент их прервали.

Джудит смущенно подняла на него глаза.

— Я шью лучше, чем готовлю. Несколько секунд он смотрел на нее, потом расхохотался.

— Отлично сказано. — Он выглянул из-под укрытия. — Я должен заняться своим жеребцом. Ему не доставит радости стоять под дождем с седлом на спине.

Джудит, которая всегда с любовью ухаживала за животными, повернулась к Гевину.

— И бедное животное все это время так и стояло нерасседланным?

Ему не понравились командные нотки, прозвучавшие в ее голосе.

— А где, позволь узнать, твоя кобыла? Неужели она до такой степени безразлична тебе, что тебя не беспокоит, где она?

— Я… — начала Джудит. Она настолько увлеклась Гевином, что ни разу не вспомнила о лошади.

— Тогда наводи порядок сначала в своем доме, прежде чем приказывать мне.

— Я не приказывала.

— О Господи, а что же еще ты делала? Джудит отвернулась.

— Иди. Твоя лошадь ждет под дождем. Гевин собрался было что-то сказать, но передумал и вышел из-под карниза. Джудит сидела и массировала ногу, не переставая ругать себя. Всем своим поведением она выводит его из терпения. Вдруг она замерла. Какое значение имеет тот факт, что она злит его? Она ненавидит его, не так ли? Он отвратительный, бесчестный человек, и один день ласкового обращения не заставит ее изменить свое отношение к нему. Или заставит?