Бархатная клятва - [26]

— Я вижу, как вы оба ставите себя в глупое положение, — сердито заметит тот. — Здесь полно девушек. Если вам так уж хочется показать всем, какие вы ослы, найдите себе другую.

Джудит не успела закрепить ленту на плече Майлса, потому что пальцы Гевина сжали ее руку.

— Мне больно! — воскликнула она, пытаясь вырваться и довязать узел.

— Тебе будет еще больнее, если ты не прекратишь кокетничать с другими мужчинами.

— Кокетничать! — Она дернула руку, но пальцы Гевина сжались еще сильнее. Она огляделась вокруг. Все рыцари преклонили колена перед своими дамами, которые одаривали их лентами, поясами и даже драгоценностями, а ей муж ставит кокетство в вину. — Тот, кто лишен чести, приписывает подобный недостаток другим. Очевидно, ты пытаешься обвинить меня в собственных грехах.

Его глаза потемнели, он пристально взглянул на жену.

— Я обвиняю тебя только в том, что мне известно. Ты горяча, когда дело касается мужчин, но я не позволю тебе выставлять себя шлюхой перед моими братьями. А теперь сядь и не смей сеять между нами вражду. — Он резко повернулся и ушел, оставив Джудит на подиуме, украшенном гербом Монтгомери.

Несколько секунд она находилась в какой-то прострации, ничего не слышала и не видела. Гевин был несправедлив, и она не обратила бы внимания на его слова, если бы не его замечание о том, чем они занимались в постели, — этого она простить не могла. Разве она поступила плохо, ответив на его ласки? Но если даже так, как можно было найти в себе силы остановиться? Она смутно помнила события ночи. Все расплылось в нежном бархатном тумане. Его руки вызывали в ее теле волны восторга — это все, что ей удалось воскресить в памяти. А он говорил с ней так, будто она вела себя непристойно. Она заморгала, чтобы прогнать слезы отчаяния. Она права в том, что ненавидит его.

Джудит по ступенькам поднялась к креслам. Муж предоставил ей самостоятельно знакомиться с его родственниками. Она гордо вскинула голову: никто не увидит готовые пролиться слезы.

— Леди Джудит! — Мягкий голос дошел наконец до ее сознания. Она повернулась и увидела женщину в одежде монахини. — Позвольте представиться. Мы встречались вчера, но я сомневаюсь, что вы запомнили меня. Я сестра Гевина, Мери.

Взгляд Мери был устремлен на удалявшегося брата. Как это не похоже на него — уйти и оставить женщину одну. Все ее братья — Гевин, Стивен, Рейн и Майлс — всегда отличались особой почтительностью. К тому же Гевин ни разу не улыбнулся своей молодой жене. Ведь он не участвует в турнире, но почему-то направился к палаткам. Мери не могла понять, что движет им.

Гевин пробирался сквозь толпу к палаткам, расположенным на другой стороне площадки. Попадавшиеся ему навстречу знакомые дружески хлопали его по спине и заговорщицки подмигивали. Чем ближе он подходил к палаткам, тем громче становился знакомый звон металла. Он надеялся, что атмосфера здравомыслия, всегда присущая мужскому обществу, успокоит его.

Гевин шел расправив плечи и устремив взгляд вперед. Он не предполагал, что ярость может настолько ослепить его. Сука! Хитрая, ловкая сука! Им владело единственное желание: побить ее и одновременно заняться с ней любовью. Он стоял и наблюдал, как она нежно улыбается его братьям, когда же ее взгляд обратился на него, в нем отразилось нечто, похожее на отвращение.

И еще он не мог забыть, как она ласкала его ночью. Как жадно целовала, как сжимала его в объятиях — но только после того, как он заставил ее прийти к нему. В первый раз он взял ее силой, а потом только боль, вызванная тем, что он намотал ее волосы на руку, заставила ее приблизиться к нему. И в третий раз ему пришлось преодолеть ее внутренний протест. А с его братьями она весело смеялась и одаривала их лентами — такими же золотыми, как ее глаза. Если с ним, кому она открыто призналась в своей ненависти, она может быть столь страстной, какой же она будет с любимым мужчиной? Наблюдая за женой, разговаривавшей с Рейном и Майлсом, он представлял, как они дотрагиваются до нее, целуют ее. Гевин почувствовал, что больше не в силах сдерживаться. Его охватило желание причинить ей боль, и он своего добился. Во всяком случае, он получил хоть какое-то удовлетворение, хотя это и не доставило ему удовольствия. Честно говоря, выражение, появившееся на ее лице, еще сильнее разъярило его. Эта чертова баба не имеет права бросать на него такие ледяные взгляды.

Он сердито откинул полог палатки Майлса, рассчитывая, что она будет пуста, так как Майлс уже находился на площадке, но ошибся. Там стояла Элис, ее глаза были опущены, губы крохотного ротика смиренно сжаты. Гевин, который был по горло сыт женой, огрызавшейся на него и одновременно сводившей его с ума своим телом, воспринял появление Элис с облегчением. Она олицетворяла собой именно то, что должно быть присуще женщине, — спокойствие, смирение. Гевин не задумываясь сжал ее в объятиях и стал целовать. Ему нравилось, когда она таяла в его руках. Она не сопротивлялась ему, и он был рад этому.

Элис никогда не приходилось видеть Гевина в таком состоянии, и она мысленно возблагодарила того, кто довел его до этого. Но как бы велико ни было ее желание, она не позволит поставить себя в глупое положение. Здесь слишком много народу, в особенности родственников Гевина.