Бархат и опилки, или Товарищ ребёнок и буквы - [47]

Между двумя маленькими металлическими рамками торчали всякие бумажки: много каких-то квитанций, две открытки, фото коротко остриженной женщины, у которой были щёки с ямочками, и две нечеткие фотографии больших пароходов. Фото этой женщины я видела и раньше в других местах, это была Анна, первая жена дяди Копли, она давно умерла, а эти пароходы в эстонское время принадлежали дяде Копли и его друзьям. Оказались ли они в конце войны в Швеции, об этом дядя Копли с тётей Маали частенько рассуждали за обеденным столом, но мне, разумеется, было запрещено кому-нибудь об этом рассказывать.

На одной из открыток были незабудки и веточки вербы, на другой — роскошный букет роз, но ни на одной из них читать было нечего, кроме поздравлений и имен незнакомых людей. И вдруг между бумагами и открытками нашлось несколько густо исписанных линованных листков. Они были так сложены, чтобы влезли в конверт.

— Неси сюда! — попросила тётя Маали, когда я помахала этими листочками. Она поправила очки, прочла пару слов и сказала с радостным изумлением: — Ах, вот где оно было! Я давно должна была вернуть его Тамаре, но оно пропало, как в воду кануло. Тамара — сестра Норы, и это первое письмо, которое жена Рууди прислала из Сибири! Я думала, что папа его выбросил, а он сунул его в такое место! Ну, читай, если умеешь, но смотри…

— Не расскажу, конечно, никому не расскажу! — пообещала я, догадавшись, о чем хочет предупредить тётя.

Тётя Нора писала совсем иначе, буквы были мелкие и косые, а не такие стоячие прямо, как у мамы и таты. Но читать его было совсем нетрудно.

Письмо тёти Норы

Сонис, 15 мая 1949.

Сегодня устроили ад для вшей, и меня назначили топить адский котёл, поэтому у меня есть время для писания своего, так сказать, романа. Пишу без даты, поскольку нам не требуются ни календарь, ни часы. Вместо часов у нас солнце, а замену календарю я ещё не изобрела. Из Таллинна мы выехали в какой-то понедельник, вечером в четверг в 8, в скотском вагоне, и было уже темно. Дневной свет нам почему-то показали не раньше, чем мы проехали станцию Кингисёпп. Тогда мы все лезли к этому маленькому окошечку и любовались нашей великой родиной. К сожалению, ничего приятного для глаз не было в местах, через которые мы мчались. Казалось, всё время едем между полями Лиллекюла. На эти окрестности мы смотрели до пресыщения почти 2 недели. За пару дней до прибытия на место стали показываться большие горы, и странным образом все они горели. Зрелище, как в фильме «Бемби» — удивительно красиво, но хотя они были довольно далеко, дым проникал в вагон и портил наш и без того испорченный до невозможности воздух.

Между прочим, в пути для нас было предусмотрено бесплатное питание. За две недели получили это подаяние только четыре раза, но, несмотря ни на что, чувствовали себя хорошо. Ситуацию в вагоне трудно описать, это надо пережить и увидеть. Только представьте себе: 23 человека 2 недели в одном вагоне без проветривания, немытые, и тут же WC, которое опорожняли, когда случайно открывали дверь, иногда через день, а иногда и каждый день. В такой камере ели, пили и всё такое, всё немытыми руками, потому что воду берегли для питья. Моя соседка (из квартиры-люкс в Таллинне) говорила вечером, что у неё такое ощущение, будто она свинья, и только ждёт, когда в нее воткнут вилку и начнут жарить.

Что касается здоровья, то наш вагон выдержал хорошо. Но за день до высадки Кюлли заболела, у неё неожиданно подскочила температура, и это продолжалось ещё и здесь пару недель с перерывами.

Высадили нас на «станции» Сонис. Мы сперва подумали, что это шутка, когда сказали, чтобы собирали вещички и на выход. Поезд стоял на высоком крутом обрыве. Для сравнения могу назвать склон Тоомпеа напротив бывшего магазина Лутса. Мы спросили, как же тут с багажом вниз спуститься, на что нам ответили: «Ничего, спуститесь, времени предостаточно!» Сели мы со своими узлами и стали думать, как спуститься вниз, в долину. Там, в долине нас ждали встречающие с грузовиками. Но здесь, в Сибири, не дают времени, чтобы, как говорится, наладить плуг. Вдруг перед нами возник сердитый милиционер и крикнул: «Скорей!» Мы, люди деревенские, медленно соображающие, пытались выяснить, как и где можно снести вниз наши вещи, но одному узлу наподдали ногой, и он прекрасно покатился вниз, прямо к машине, так что оставалось лишь затащить его в кузов. И так же покатились вниз мешки «кулаков» и зингеровские швейные машинки!

На склоне, конечно, остались «визитные карточки» из крупы и муки. Мешки не выдерживали такого обращения. Я-то думала, что тут их будут так же аккуратно и бережно поднимать и класть. Нет, эта страна жалости не знает!

Я, путешественница со скромным багажом, сама несла свой чемодан. Спускаться вниз было легко, поскольку почва была явно смесью пепла с песком. Очень мягко ступать, ничего другого — только скользи вниз!

Наконец мы со своими пожитками были уже внизу, в долине, и погрузились в грузовики, чтобы начать наш путь на Голгофу. Но едва мы разместились по машинам и проехали всего ничего, как нам скомандовали слезть. Дорога была такая же «длинная», как от Мерепуйестеэ до гаража на улице Инсенери.