Бардин - [8]

Как только ему был вручен диплом Мариинского училища, все мысли сконцентрировались на одном: надо учиться дальше. Путь был определен: Ново-Александрийский сельскохозяйственный институт.

Впервые ехал молодой специалист в западные губернии Российской империи. Орел, Брянск, Брест…

«Ново-Александрия, — писал он, — представляла собой небольшой городок, живописно расположенный на берегу р. Вислы и разделенный на три части: еврейскую — на самом берегу Вислы, польскую — фешенебельную часть, и русскую, где были размещены казармы и государственные квартиры Тульского и Белевского полков, казачьи сотни и артиллерийская батарея.

Город и деревни были совершенно не похожи на русские. Влияние Запада сказывалось на них весьма значительно. Повсюду были мощеные дороги, даже в деревнях. Самые деревни располагались вдоль шоссе, обсаженного большими тополями (оно сооружено еще при Наполеоне)».

Конкурсные экзамены закончились неудачей. По результатам он оказался 63-м по счету претендентом, а мест было только 60. Небезынтересным оказался разговор с директором института. Узнав, что проситель окончил Мариинское училище, он резко оборвал разговор, сказав, что ничем помочь не может. В тот же день, чуть позднее, обсуждая в кругу неудачников свой визит к начальству, Иван Павлович понял, откуда дул ветер. Незадолго до этого поступило распоряжение правительства: абитуриентам учебных заведений, в которых происходили забастовки учащихся, никаких льгот при поступлении не давать. А именно в этом отношении показали себя неблагонадежными ребята из Мариинки!

Снова надо было готовиться к поступлению в институт. Не отступать же! У Ивана Бардина уже явно формировалась столь необходимая в его положении черта настойчивость, упорство в достижении цели. Старания тетушки, ее материальная помощь и добрые советы сами по себе не могли вывести юношу туда, куда он стремился, — на широкую дорогу знаний, к делу, которое могло бы стать делом всей жизни.

Через год абитуриент снова предстал перед строгими членами конкурсной комиссии. А затем, когда экзамены закончились, произошел любопытный эпизод.

По комнатам, где размещались будущие студенты, прошли один за другим фуражечник, портной, сапожник.

— Что желает господин студент: пошить фуражку для института специально или выбрать готовую?

— Но я еще ничего не знаю!

— Я знаю… Вы приняты.

— Как?! Откуда вам это известно?!

— Вы приняты.

Возбужденный Бардин не знал, верить или не верить такому сообщению.

Но за фуражечником уже шел портной:

— Разрешите? Пану студенту необходимо иметь форменный мундир. Поздравляю вас, вы приняты.

Секрет открывался просто. Заинтересованные в заказах более ловкие портные и сапожники держали тесную связь с канцелярией института. За коробку конфет или флакон духов работающие там девушки сообщали о принятых сразу же после заседания ученого совета, еще до того, как результаты становились известны абитуриентам. Шили студентам, конечно, в кредит.

От учебы в Ново-Александрии остались добрые воспоминания.

Хорошо запомнились лекции профессора Мышкина по физике, Самойлова по кристаллографии. Несмотря на сухость предмета, Самойлов так просто и понятно излагал его, что студенты хорошо определяли строение кристаллов и минералов и, как правило, посещали все без исключения лекции Самойлова. Много занимался Бардин химией в лаборатории профессора Семенова, который уделял ему внимания больше, чем другим студентам, разрешал заниматься в лаборатории во внеучебное время.

Помпезно выглядело само здание института. Это был дворец польского князя Чарторийского. Здание состояло из старой дворцовой части и двух пристроек более позднего происхождения в виде буквы «П». В центре помещался бассейн, выложенный камнем, с различными водяными растениями. Кроме главного здания института, в парке имелся еще ряд зданий с интригующими названиями: беседка Сивиллы, замок Эстерли и т. п. Помимо того, было много гротов и подземных ходов, сохранившихся от далекого прошлого.

Здесь, в Ново-Александрии, Ивана Бардина застала русско-японская война и революция 1905 года. События в Порт-Артуре, поражение русских войск тяжело отзывались в сердцах. Всколыхнувшееся чувство патриотизма не прошло мимо Ивана Бардина, он решил проситься добровольцем в эскадру, отправлявшуюся на Дальний Восток.

Отговорили товарищи, видевшие дальше: «Помогать этой войне не следует!»

С осени 1904 года в институте участились студенческие сходки и собрания. Среди различных вопросов, которые ставились на обсуждение, были и такие, как выражение протеста против существующего строя.

У польских студентов, вспоминал Иван Павлович, существовала своя организация — «коло», что значит кружок. Их можно было всегда узнать по одежде. Вместо форменного мундира они носили так называемую «кланку» — тужурку с красными, синими или зелеными отворотами, фуражку-«конфедератку», высокие сапоги и дубовую палку-полянку с серебряным наконечником. «Это был очень красивый костюм, который любили одевать и русские. Как у поляков, так и у русских он выражал протест, несогласие с существующими порядками».

Революционно настроенная молодежь института пользовалась каждым удобным случаем, чтобы показать свою оппозицию царскому правительству. Репрессии начальства — исключение на год и на два из института — воспринимались многими с гордостью. Здесь установилась своеобразная традиция: оканчивать институт только после того, как попадешь в «неблагонадежные».