Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе - [28]

Получив указание метрдотеля позвать к телефону мистера Гурина, коридорный расчистил проход среди бутылок и тем спас Артемия Ивановича. Метрдотель терпеливо объяснил Владимирову, как пользоваться телефоном, что прикладывать к уху и куда говорить, и убедившись, что Артемий Иванович все понял, тактично отошел в сторону. Поляк наконец услышал в трубке громкое сопение Артемия Ивановича и его дрожащий от нервного перевозбуждения голос:

– Халло! Халло! Кто это?

Фаберовский трижды ответил на этот вопрос, но был, видимо, не слишком убедителен, поскольку вопрос продолжал повторяться. Тогда он приказным тоном повелел Артемию Ивановичу нанести визит доктору Тамулти и сообщить, что просмотр помещения для мастерской состоится, скорее всего, в четыре часа пополудни.

Артемий Иванович совсем растерялся и отдал на всякий случай трубку метрдотелю. Из разговора с последним поляк выяснил, что еще в понедельник доктор Тамулти покинул отель, оставив небольшой неоплаченный счет и кожаный саквояж, и с тех пор не появлялся. Кроме того, у портье он оставил письмо для мистера Фейберовского. Чтобы не тратить больше времени на разъяснение Артемию Ивановичу вопроса о своей личности, поляк через метрдотеля передал Владимирову, что будет ждать его через час, в десять, в агентстве на Стрэнде с письмом Тамулти и деньгами. Последнее, что он услышал в трубке перед тем, как нажать на звонок и дать знать на станцию об окончании разговора – слова Артемия Ивановича: «А кто это был?»

Владимиров приехал на Стрэнд только в одиннадцать, небритый, всклокоченный и голодный. Фаберовский отправил Батчелора вниз, в трактир «Ангел и Солнце» за тройной порцией рыбы с картошкой, после чего выдал газетный кулек с едой Артемию Ивановичу и усадил его за конторку Леграна, а сам вскрыл письмо Тамулти.

В письме ирландец извещал поляка, что покинул Кларидж-отель в целях конспирации, поскольку не может всецело довериться мистеру Гурину, который не только подозрителен поведением, выдавая себя за индийского принца, но и спровоцировал в Гайд-парке неприятный инцидент с полицией и управляющим офицерским манежем, в результате которого Тамулти несколько часов вынужден был искать эту чертову клячу, которую Гурин не удосужился отвести обратно в манеж.

Постскриптум к письму гласил, что с доктором Тамулти и ирландскими эмиссарами, брошенными Гуриным на корабле в Дувре, можно связаться, направив со Стрэнда письмо до востребования на главпочтамт Сент-Мартенс-ле-Гранд на имя доктора Френсиса Тамблти, где он будет проверять почту каждый день в полдень. Что касается денег, которые ирландская сторона сочла возможным ассигновать на мастерскую, то Тамулти не намерен отдавать их кому бы то ни было и лично будет покупать на них все необходимое.

Поручив Батчелору срочно известить Тамулти телеграммой о том, что встреча по поводу помещения состоится в четыре часа пополудни у церкви Сент-Мери-Матфеллон на Уайтчепл-роуд, Фаберовский взял с собой Артемия Ивановича, с урчанием поедавшего картошку из газетного кулька, и, выйдя на улицу, свистком подозвал кэб.

– Куда едем? – спросил Артемий Иванович, скомкав опустошенный кулек и бросив его в окно кэба.

– Пока пан Артемий пьянствовал, мои люди подыскали помещение под мастерскую. Кстати, позвольте полюбопытствовать, как часто пан Артемий собирается уходить в такие запои?

– В Гайд-парке я был уязвлен в самую душу! – Артемий Иванович ударил себя кулаком в екнувший живот. – Такие оскорбления не проходят даром даже для менее чувствительных натур, чем я! Кстати, а кто это в Гайд-парке был?

– Доктор Гилбарт Ти Смит и его ассистент Энтони Гримбл.

– Да я не о них, я о барышнях.

– Жена доктора Смита и его дочь Пенелопа.

– Которая же из них двух жена?

– А какое пану Артемию до нее дело?

– Я подумал, что надо бы мне, пожалуй, на той другой, которая девица, ожениться.

От неожиданности Фаберовский выпустил трость и она грохнулась на пол с таким стуком, будто была залита свинцом.

– Жениться?!

– А что?! Девушка она славная, чистоплотная, докторицы все такие. Худа только, ну да мы с вами ее раскормим. – Артемий Иванович дружески хлопнул поляка по плечу. – Как, говорите, ее зовут?

– Никак. Забудьте о ней. После вчерашнего ни меня, ни пана Артемия на порог не пустят без долгих и утомительных извинений.

– Тогда поехали принимать извинения. Я человек великодушный, долго кобениться не буду. Опять же, какие могут быть обиды между будущими родственниками.

– Сейчас мы едем к одной даме, у нее в подчинении есть много девушек, более подходящих для пана Артемия, чем мисс Пенелопа.

– Много? И благородные?

– Чисто Смольный институт. Благороднее некуда.

– Откуда вы знаете? – насупился Артемий Иванович. – Нижебрюхов, покойничек, разболтал?

– О-о-о! – поляк воздел очи к небу. – Матка Боска!

– Только вы барышням и этой вашей мадам ничего об этом не говорите.

Мадам Хая Шапиро, о которой шла речь, уже целую неделю по просьбе Фаберовского занималась поисками подходящего для динамитной мастерской помещения по всему Уайтчеплу. Она была личностью знаменитой среди обитателей Адской Кухни, как называли в Ист-Энде трущобный район вокруг церкви Христа в Спитлфилдзе. Ее квартирка находилась в тупичке под названием Миллерс-корт, более известном в округе как «Аренды Маккарти» по имени владельца домов в Миллерс-корте. Практически все помещения в этих домах снимали проститутки, и Шапиро внимательно следила за тем, кто из них пользуется большим спросом среди потребителей их услуг. Одолжив в свое время у мясника с Хатчисон-стрит, известного Иосифа Леви, небольшую сумму, она стала ссуживать деньги наиболее перспективным проституткам, чтобы те могли арендовать комнаты у Маккарти, а также платить за их комнаты, когда те не могли заработать на улице. За это она назначила огромные проценты, в счет которых проститутки вынуждены были выплачивать ей половину заработка. Но никто из них не уходил из Миллерс-корта по своей воле, хотя Шапиро не держала их, потому что знали, что они всегда днем смогут выспаться у себя в комнате и ночью заработают значительно больше. В конце концов «Аренды Маккарти» были полностью заселены только теми проститутками, которые находились в кабале у Шапиро.