Банька по-белому. Взрослые вопросы о лихих 1990 - [26]

Удались ли реформы? Скорее, да. За неполный год Гайдару удалось преодолеть товарный дефицит, погасить гиперинфляцию, не допустить обвального роста безработицы и создать ключевые государственные институты современной России: налоговую систему, таможню, банковскую систему, финансовый рынок.

В вину младореформаторам ставят обесценивание вкладов граждан в Сбербанке и ваучерную приватизацию. Реформы сопровождалось многократным ростом цен — в 1992 г. индекс инфляции составил 2608 %. Вклады граждан в государственные банки индексировались очень скромно. Грубо говоря, вклады 40 млн россиян, составлявшие треть ВВП страны, обесценились настолько, что суммы, которой в 1990 г. хватило бы на 50 кг сливочного масла, в декабре 1992–го едва хватило бы на 1 кг.

Народное возмущение ростом цен велико, его выразителем стал открывшийся 6 апреля 1992 г. VI Съезд народных депутатов России. В моде популярные лозунги «накормить народ» и «урезонить спекулянтов», а по сути — свернуть реформы. Гайдар в воспоминаниях так описывал принятие решений Съездом: «Практически с голоса, без обсуждения, без анализа материальных возможностей принимаются постановления, которыми правительству предписано снизить налоги, увеличить дотации, повысить зарплаты, ограничить цены. Бессмысленный набор взаимоисключающих мер». Если все выполнить, инфляция составила бы 300–400 % в месяц, но объяснений правительства парламент не слушает. Приходится повышать зарплаты бастующим шахтерам (почему — то только им, а не учителям или врачам) и выделить 600 млрд рублей льготных кредитов на развязку кризиса неплатежей. Разумеется, простая раздача денег коммерсантам не решает проблему, а только разгоняет инфляцию.

Как решалась важнейшая проблема приватизации государственной собственности? При Гайдаре предприятия акционировались, по примеру ряда стран Восточной Европы, посредством ваучеров — приватизационных чеков. В теории все имущество предприятий страны было оценено в 1400 млрд рублей, и на эту сумму были изданы ваучеры номиналом 10 тыс. рублей, которые за 25 рублей получал каждый гражданин. Номинал значения не имел: в Нижегородской области один ваучер можно было обменять на 2000 акций РАО «Газпром», а в Московской области на 700 точно таких же акций. Между правительством и Верховным Советом велись споры: делать ваучеры именными или безымянными. Главе комиссии по приватизации Анатолию Чубайсу удалось реализовать рыночный вариант: безымянный ваучер мог свободно продаваться как акции или облигации.

Гайдар и Чубайс изначально не были сторонниками ваучерной приватизации: они предлагали постепенно продавать госсобственность по рыночной цене. Но тогда процесс мог занять десятилетия, а все самое вкусное досталось бы иностранным инвесторам, поскольку в постсоветской России априори не водилось богачей, способных заплатить за «Норильский никель» рыночную цену. Свои позиции через Верховный Совет активно лоббировали «красные директора», руководившие крупнейшими предприятиями с коммунистических времен. Впоследствии Чубайс объяснял, что они могли запустить приватизацию на еще более выгодных для себя условиях: «У коммунистических руководителей была огромная власть — политическая, административная, финансовая… нам нужно было от них избавляться, а у нас не было на это времени. Счет шел не на месяцы, а на дни».

В Восточной Европе власти нередко стремились передать контроль за предприятиями именно их руководству, которое хоть как — то умело ими управлять. Более «справедливое» распределение акций между всеми членами трудового коллектива привело к тому, что у пролетариев, нередко экономически безграмотных и пьющих, скупали ваучеры как сторонние люди, так и те же «красные директора». Виноватым в несправедливости оказался почему — то Чубайс: он и «натянул страну на ваучер», и «продал Россию буржуям». Перед стартом ваучерной эпопеи вице — премьер сказал, что ваучер соответствовал по стоимости двум автомобилям «Волга», а в реальности некоторые продавали его за две бутылки водки. Хотя рыночная цена поначалу составляла 10–12 тыс. рублей, а впоследствии упала до 3–4 тысяч.

Процент граждан, которые сумели стать, как планировалось, средним классом, получающим дивиденды от работы собственного предприятия в качестве миноритарных акционеров, был ничтожен. К 1994 г. в частную собственность перешли 70 % предприятий, около 40 млн россиян стали акционерами, по факту оставаясь дешевой рабочей силой. Свое недовольство население обращало на тех же «министров — капиталистов». Чубайс оправдывался: «Мы не могли выбирать между «честной «и «нечестной «приватизацией, потому что честная приватизация предполагает четкие правила, установленные сильным государством, которое может обеспечить соблюдение законов. В начале 1990–х у нас не было ни государства, ни правопорядка… Нам приходилось выбирать между бандитским коммунизмом и бандитским капитализмом».

Когда навыки жизни в СССР устаревали на глазах, как люди пытались адаптироваться? Больше нельзя было устроиться на завод или в поликлинику, вовремя получать зарплату и покупать на нее недорогие продукты. В той или иной мере предпринимателем стал каждый, решая вопросы: что можно продать на барахолке и что купить из еды? Где найти подработку и где не кинут с оплатой? В какой валюте держать накопления, если они вдруг сохранились? Стоит ли учить иностранный язык, чтобы уехать из страны? Новая Россия рождалась не столько сменой флагов, сколько насильственным изменением хозяйственного мышления.