Банк страха - [97]

— Как красиво, — проговорил Хофман. — Как красиво. — Он обнял ее. Она не отстранилась, но и не обняла его сама.

— Подержи меня так, — попросила она.

Хофман стал тихонько гладить ее по спине. Она подалась к нему, и махровый халат немного спустился с ее плеч, так что рука Хофмана трогала уже не материю, а ее кожу. Он продолжал гладить ее, двигаясь рукой ниже, как вдруг остановился.

— Господи, что это? — Он наткнулся на незаживший багровый рубец вдоль ее спины — там, где по ней прошелся металлический кнут.

— Это Багдад.

Она затихла в его объятиях. Ее голова покоилась на его плече. Потом она взглянула на него.

— Это вызывает отвращение?

— Нет. Это требует любви.

— Ты можешь любить меня после того, что они со мной сделали?

— Да, — ответил он. — А ты меня?

— Я еще не знаю. Думаю, что да.

Он потянулся к ночному столику и выключил свет. В темноте он разделся и снова повернулся к ней. Она уже сбросила купальный халат и лежала под одеялом. «Иди сюда», — позвала она.

Обнимая ее, он старался не трогать рубцы на ее спине, боясь, что это будет ее смущать. Но совсем не касаться их у него не получалось. Потом тела их переплелись. Прижав ее к себе сильнее, он ощутил своей грудью незажившие раны на ее груди, потом нащупал рубцы сзади на ее бедрах. Где бы он ее ни касался, всюду она была чувствительная и уязвимая. Ему надо было держать ее осторожно, прикасаться к ней нежно, целовать — словно залечивать бальзамом. Он долго боялся трогать ее между ног, опасаясь наткнуться на ужасные последствия пыток. Но она сама взяла его руку и спустила ее к низу живота. И ему показалось, что вслед за этим движением здесь же сконцентрировался весь жар ее тела. «Я хочу тебя», — прошептала она.

Через два часа Хофман проснулся от нежного, ласкового прикосновения ее руки. С тем восторгом, с которым новые любовники смотрят друг на друга в первые ночи любви, она следила за его пробуждением.

— М-м-м-м-м, — пробурчал он, наполовину проснувшись. — Кто это?

— Му ани, аль-уави, — сказала она, хихикая, как маленькая девочка, шалость которой обнаружена.

— Что-что?

— Я сказала: «Это не я, это уави». Так говорят маленькие дети в Ираке, когда их поймают.

— Что такое уави? — сонно спросил он.

— Это такой вымышленный зверек, вроде лисы. Он живет в пустыне. Вытворяет всякие шалости.

— Спокойной ночи, — пробормотал Хофман.

Через тридцать секунд она поцеловала Хофмана в губы.

— Я не могу спать, — сказала она. Прижавшись к нему всем телом, она стала ласкаться и ворочаться, пока не оказалась на нем верхом. От этого он моментально проснулся.

— Я хочу еще, — сказала она. — О’кей?

Глава 37

Когда на следующее утро Лина и Сэм добрались до женевского района банков, он был запружен сверкающими немецкими автомобилями. В этой толчее невозможно было определить, следили за ними или нет. Смотрели на них все, и в то же время не смотрел никто. Лина быстро провела Сэма от площади Бель-Эр по рю де Банк до одиннадцатого дома, где они постучали в дверь тяжелым латунным молотком. Дверь открыла все та же блондинка. «Доброе утро, мисс Баззаз», — сказала она.

Увидев Хофмана позади Лины, она хотела сразу же захлопнуть дверь, но Лина жестом остановила ее. «Это мой адвокат», — сказала она. Блондинка отошла к своему столу, сняла телефонную трубку и шепотом сказала в нее несколько фраз. Потом, видимо, на Хофмана навели видеокамеру. Сэму показалось, что на том конце телефонного провода кто-то расхохотался. Затем блондинка вернулась к ним. «Мне разрешено провести вашего адвоката», — сказала она.

Все вместе они пошли по лабиринту, мимо кремовых стен и плотно закрытых дверей. Миновали они и последнюю дверь и еще раз повернули направо, в коридор, куда выходила всего одна комната. Это была приемная директора-распорядителя. Секретарша постучала один раз и толкнула дверь, приглашая Лину. Войдя, они первым делом увидели банкира Мерсье. А рядом с ним сидел коротенький, коренастый мужчина в костюме-тройке.

— Хе-хе-хе, — весело захихикал толстяк. Втиснутый в свой костюм, он был похож на переполненный тюбик зубной пасты.

— О Господи! — произнес Сэм Хофман.

— Привет, голубушка, — сказал толстяк, повернувшись к Лине и приподнимая воображаемую шляпу. Он был само обаяние — церемонный, хитроватый, явно навеселе. Казалось, он заполнял собой всю комнату, почти не оставляя места остальным.

— Кто это? — спросила Лина. Она обернулась к Мерсье, бесстрастно смотревшему на нее, потом к Сэму.

Сэм Хофман ощутил внезапную сухость во рту. Где-то в дальних отсеках его мозга, наверно, всегда дремала мысль о том, что он в конце концов окажется в этой комнате с этим человеком; так спящий иногда понимает, чем кончится только что начавшийся сон. Но все же, когда этот день настал, он испытал сильнейшее потрясение. Откашлявшись, он сказал:

— К сожалению, должен сказать, что это мой отец, Фрэнк Хофман.

Банкиру мало что кажется смешным, и все же на губах Мерсье заиграло подобие улыбки. Он обратился к Лине.

— Этот джентльмен как раз и есть тот американский посредник, о котором я вам говорил при нашей прошлой встрече. Именно он обладает правом подписи на документах, касающихся данного счета, от имени Правителя Ирака.