Банк - [35]

Шрифт
Интервал

Свой экстаз операционный отдел выражал серией быстрых судорожных движений, напоминающих приступ эпилепсии в хореографической постановке. Их предводительница, решительная полная дама в гавайской юбке, обтягивающей мощные бедра, пыталась всех учить правильным движениям рук. Когда ее банда практически овладела этим искусством, мужчина в шортах-бермудах выбежал из круга и схватил одну из пластиковых пальм. Остальные танцоры поспешили ему на помощь. По залу пронесся возмущенный ропот; самое старшее руководство нахмурило брови в знак неодобрения, начальство рангом пониже прилагало все усилия, чтобы не фыркнуть каким-нибудь коктейлем, а степфордские женушки либо невыразительно хихикали, либо столь же невыразительно кривили рты в усмешке, в зависимости от статуса супруга. Пессимист держался за живот, утирая слезы, выступившие от смеха.

— Вот молодцы, два очка отделу! Так рано и уже в игре!

Он немного успокоился, когда рядом послышался знакомый пронзительный смех, оборвавшийся чиханьем: Лулу Хейфеншлифен подплыла к нам с бокалом в руке. Она нарядилась в гофрированное желтое платье с обилием лент, связанных в большеухие банты, и разноцветных горохов; волосы с помощью геля были тщательно прилизаны. Гладкая прическа смотрелась на ней несколько странно, подчеркивая слишком маленькую по сравнению с телом голову.

— Добрый вечер, мальчики! — вскричала Лулу, взбивая цветочные гирлянды на наших шеях. — Майн готт, вы сегодня прелестно выглядите!

Юный Почтальон, с пылающими от переизбытка алкоголя щеками, превзошел самого себя и выдал южно-гнусавый комплимент:

— Ты и с-сама прелестно выглядишь, Лулу. Никак, новая прическа?

Лулу захихикала и чихнула, кокетливо похлопав пальчиками у висков. Она отдала в бар пустой бокал из-под мартини и тут же получила новый. Обман зрения — готов поклясться, что первый был почти полон, когда Лулу подошла к нам несколько секунд назад.

— Ну что, — начал Пессимист, — застала веселуху операционного отдела? Надеюсь, они еще что-нибудь отмочат!

Лулу озорно улыбнулась, взмахнув накладными ресницами.

— Будь уверен. С пальмой обнимался Альфред Маллиганс, старший риск-аналитик отдела ценных бумаг. Тридцать лет в Банке, представляете? Альфи — тертый калач, о нем можно не беспокоиться.

Потирая ладони, она повернулась ко мне со жгучим интересом:

— Поросеночек, расскажи мне о своей лучшей половине! Ведь это ты привел ту гейшу в пикантном наряде?

— Господи, Лулу…

— Что? — Она взбила гирлянду на шее. — В этой части Гонолулу все уже нагляделись на ее трусики.

Мы повернулись посмотреть на Стеф, болтавшуюся на другом конце зала. Видимо, шестым чувством догадавшись, что речь зашла о ней, Стеф непринужденно покинула компанию, с которой общалась, и зацокала в нашем направлении. Подойдя к нам, «гейша» сделала раздражающе неуместный полуреверанс и обняла меня за талию. Она тоже уже набралась.

— Ч-чо это ты п-кинул меня совсем одну?

Попытка давить на чувство вины не сработает, если истерически заржать в конце трогательной жалобы.

— Ой, пардон, — поправилась она.

— Я увидел, что ты отлично проводишь время, и не стал тебе мешать или удерживать…

— Ну не будь т-ким глупым гусем! Нельзя было оставлять меня одну-одинешеньку с такими важными, м-гущественными, ус-спешными… — Каждый эпитет произносился с беззвучным придыханием. — Кс-стати, большинство мужчин признались, что не знают тебя, когда я представилась твоей девушкой! — И Стеф икнула.

Я устало засмеялся. По ее полуулыбке было видно — Стеф думает, что помогает мне, двигает мою карьеру, чокаясь и запанибрата общаясь с Банковскими пустозвонами. Не сомневаюсь, они позволяли ей так думать, осыпая ни к чему не обязывающими комплиментами и отпуская прозрачные намеки, когда жены отворачивались в сторону. Я был пьян и отчего-то невероятно разозлился, из непонятного садизма решив подпортить Стеф игру и посмотреть, как она справится с неожиданным финтом.

— А может, я не хочу встречаться с важными, могущественными, успешными… — передразнил я ее беззвучное придыхание, — говнюками! Может, я считаю их сборищем надутых ублюдков!

Стеф побледнела. Уперевшись руками в бока, она возмутилась (запинающийся пьяный лепет перешел в полноценный скулеж):

— Как ты можешь так отзываться о людях, которых вообще не знаешь?

Я безразлично пожал плечами:

— Называй это интуицией.

Повисло неловкое молчание, но тут вмешалась Лулу и схватила Стеф за руку:

— Пойдем, котенок, время выпить.

— Ты ее не очень пои, — предостерег я. — Похоже, она уже хорошо набралась.

Стеф показала мне язык, пока Лулу тащила ее к бару. Когда они отошли, Пессимист похлопал меня по спине.

— Набрасываешься на свою девушку, Мямлик, за то, что у нее хватает смелости общаться с важными шишками?

— Не надо было забывать дома поводок, — хихикнул Клайд.

Да, я большой засранец. Признаю, пьяный дурак.

— Ничего, Стеф — большая девочка, — промямлил я.

И верно, Стеф с бокалом мартини в руке уже подпирала барную стойку и увлеченно следила, как Лулу складывает из салфетки какую-то оригами. Я и сам засмотрелся, как Лулу настаивала, чтобы бармен надел на голову бумажный кораблик.

— Черт побери, вот и она! — пьяно обрадовался Пессимист.


Рекомендуем почитать
Некто Лукас

Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.


Дитя да Винчи

Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.


Из глубин памяти

В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.


Порог дома твоего

Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.


Цукерман освобожденный

«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.


Опасное знание

Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.