Бангкок-8 - [104]

— Уоррен.

— Сильвестр Уоррен родился в Бостоне в семье актеров. Обычные алкоголики со склонностью к нарциссизму, его родители рано опустились и нашли единственный способ воспитывать сына — нанять за бесценок китаянку. Девушка была из народности чиу-чоу из города Шаньтоу и едва говорила по-английски. Когда отец и мать окончательно ослабели, всю заботу о доме взяла на себя китаянка. И об образовании мальчика тоже, которое имело сильный китайский налет. Чтобы выжить, Сильвестру пришлось изучить язык, и это покорило приезжих из Шаньтоу, которые искали надежные способы вложения денег в Бостоне и особенно в Нью-Йорке. Он всю жизнь был связан с этими людьми. Китайцы заплатили за его диплом, дали образование в области камневедения, вывели в бизнес и ссуживали в долг столько денег, сколько ему требовалось. Но за это он принадлежал им душой и телом. Когда ЦРУ вышло на него, он уже занимался торговлей нефритом — импортировал камни в Штаты, имел свой магазин в Манхэттене. Управление не слишком волновало возможное столкновение интересов. Согласно бумагам, он являлся образцовым брокером по продаже опиума гмонгов, когда тот попадал в Сайгон и Вьентьян. И если честно, не слишком навредил горному племени — платил им половину достойной цены. И в то же время занимался тем же, чем Викорн, — устанавливал связи в Управлении. Это делалось на случай, если бы в будущем пришлось обращаться за помощью к ЦРУ или, что вполне вероятно, если бы оно вздумало его кинуть. Он собирал свидетельства того, как это самое ЦРУ, помогая гмонгам продавать товар, раздувало героиновую эпидемию на улицах Нью-Йорка в шестидесятых и семидесятых годах. Полагаю, они с Викорном встречались не чаще раза в месяц, но много говорили по рации. Полковник не знает английского, и Уоррен, обладающий способностью выучить за месяц любой язык, овладел тайским. Викорн восхищался им всю свою сознательную жизнь: американец делал то же, что и он, но лучше и в большем масштабе. И, как и пристало янки, за гораздо большие деньги. Если Викорн наживал на опиуме миллион, Уоррен — целых десять. Но, что важнее, он обладал связями на самом верху — и в Управлении, и в Бюро. Ведь вы же понимаете, что его влияние определяет не только богатство?

Мы свернули на Уайрлесс-роуд и поехали по направлению к «Хилтону». Я размышлял о том, что произойдет дальше.

— Почему вы мне раньше не сказали?

— Потому что не собиралась вышибать из вас вашу наивность, пока вы не лишили меня моей. Мне даже где-то нравилась ваша средневековая верность полковнику — она свидетельствует о вашем сердце, но не о голове. Не будет денег — не отведаешь сладкого. Ведь так учила вас ваша мама?

— Да пошли вы… — Когда Джонс вылезала из машины, я спросил: — А Суричай? Он-то что там делал?

Она подняла руки к небу:

— Неужели я утверждала, что знаю все на свете? — и добавила: — Мне заплатить за такси или осилите? — Сунула голову обратно в салон, и мы чуть не столкнулись с ней носами. — Кстати, Уоррен взял верх. Устроил так, что через неделю или меньше меня отсюда отзовут. Наконец-то избавитесь от меня.

Я несся в машине сквозь ночь и переживал недавние события: вскоре впечатление от того, что я увидел вместе Уоррена, Викорна и Суричая, и от того, что Фатима поет в джаз-клубе, померкло в сравнении с тем потрясением, в коем я был повинен сам. Никогда раньше я не рассказывал, как впервые продали мою мать: хранил секрет в потайном, изъеденном болью уголке сердца. Я услышал об этом не от Нонг, а от Пичая. Подружкой, которая пряталась в тот давний вечер в туалете, была Уанна, его мать. Она рассказала об этом сыну, а он шепнул мне темной ночью в монастыре, когда казалось, что для нас не существует никакого будущего.

Поразительно, как эта история повлияла на меня, хотя я сам того не сознавал. А Джонс без труда раскусила: видимо, именно поэтому я никогда не спал с белой женщиной. Уж если я не мог понять в себе этого, то что вообще тогда знаю?

Добравшись до дома, я позвонил в гостиницу. Джонс уже почти спала, но, услышав меня, удивилась, заинтригованная тем, что мой голос дрожит.

— Сколько времени, исходя из принципов составления психологического портрета человека, осталось у Фатимы?

— До того, как она окончательно рехнется? Невозможно предугадать. Создание психологического портрета — это нечто вроде предсказания цен на акции. Известно, как в конечном счете поведет себя рынок, но никто не знает, когда это произойдет. Завтра, через месяц, через год. А почему такая срочность?

— Суричай, — ответил я и повесил трубку.

Но было еще кое-что иное — то, чему только тайский полицейский мог придать значение. Через пару столиков от компании Викорна сидели пятеро китайцев в деловых костюмах. Полковник не мог не знать об их присутствии. И Уоррен тоже.

Глава 47

Профессор Бекендорф в томе третьем своего великолепного труда «Заметки о тайской культуре» в главе 29 сам почти превращается в тайца (глава называется «Судьба и фатальность в современном Сиаме»). В этой главе он без всякого предупреждения обращается к метафизике:

«В то время как рядовой европеец предпринимает все возможное, чтобы направлять свою судьбу и контролировать ее, современный таец так же далек от такого подхода к жизни, как его предок сто или двести лет назад. Если в нынешней тайской психологии и существует такой аспект, который продолжает принимать in toto