Банда 6 - [21]

Когда взошло холодное еще солнце, его красноватые блики вспыхнули в лужах, придав им вид нарядный, чуть ли не праздничный. Весенний ветер гудел в кронах громадных сосен, оставшихся кое-где на участках, и этот сосновый гул пробуждал в душе жажду весны, тепла, поездок, встреч и всего того, что и составляет жизнь.

Выпросив у Вохмянина безразмерные резиновые сапоги с холодным, вымерзшим нутром, Худолей бесстрашно сунул в них свои тощеватые ноги и отправился бродить по объячевскому участку. Его курточка грела слабо, вязаная шапочка продувалась на стылом ветру, глаза слезились, но Худолей не дрогнул, не отступил. Он обошел вокруг дома, только сейчас оценив в полной мере его громадность, своеобразие замысла и исполнения. Соседние дома тоже были непростые, каждый со своим кандибобером, но не столь крутые, не столь.

Сапоги проваливались в жидкую глину, скользили в колее, оставленной мощными машинами, кранами, бульдозерами. Но в воздухе стоял весенний дух, Худолей в этом году ощутил его впервые. Он всегда отмечал это в себе — когда впервые почувствует первый порыв весны, когда что-то вздрогнет в нем, и он обрадуется, ощутив ожидание лета. Значит, и в этом году он еще поживет немного.

На бетонной дорожке уже стояли машины «Скорой помощи» и милиции, которые прислал Шаланда. Их водители зябко покуривали в стороне, потрясенные не столько убийством, сколько размерами домов на поляне. А Худолей, ссутулившись в нейлоновой своей куртке и сунув руки поглубже в карманы, продолжал вышагивать по участку, не то пытаясь вспомнить что-то, не то — найти потерянное. Он несколько раз обошел вокруг сложенных бетонных плит, постоял у кучи битого кирпича, зачем-то попинал ногами покрытые молодой ржавчиной трубы, потом отправился в длинную прогулку по краю участка. Но нет, ничто не привлекло его внимания, ничто не заставило радостно вздрогнуть, обрадоваться находке.

И хозяева на участках, и строители еще спали, вся большая поляна, до самой кромки леса затянутая весенней, уже весенней, дымкой, была безлюдна. Лишь изредка можно было заметить на чьем-то балконе или в проеме окна человеческую фигуру — слух о кошмарном убийстве распространился еще ночью.

— Хорошенькое у вас, ребята, начало, — бормотал Худолей, оглядывая зябнущие на утреннем морозце фигурки. — С убийства началась история вашего поселка, с убийства, ребята... И чует мое старое, истерзанное сердце, чует, что этим не ограничится... Будет судьба время от времени напоминать о себе, о том, что не все в мире делается по вашей указке, дорогие вы мои банкиры, олигархи, магнаты, титаны толкучек, бензозаправок, разливочных подвалов и...

Худолей остановился в своей обличительной речи, потому что именно в этот момент подошел к небольшому кирпичному домику в глубине объячевского участка. Рядом с основным домом его можно было назвать сараем, но он вполне мог сойти за добротный, хотя и скромный дом. Толкнув дверь, Худолей убедился, что она открыта и ничто не мешает ему войти.

И он вошел.

Внутри было тепло, ощущался явно жилой дух.

Худолей осмотрелся.

У запотевшего окна стоял стол с остатками ужина или ночных посиделок, початая бутылка виски возвышалась посредине стола. Уже знакомая ему бутылка. Вдруг краем глаза он заметил движение в темном углу — с кушетки поднялся, вышел на середину комнаты и присел к столу странный человек. Всклокоченный седоватый тип с трехнедельной щетиной на щеках, с помятой физиономией и в таком тряпье, что в характере его занятий не возникало никаких сомнений. К тому же правый глаз незнакомца был затянут густой синевой.

— Простите, пожалуйста, — произнес Худолей с чрезвычайной вежливостью, — я не помешал?

— Нисколько, — голос у незнакомца был низкий, с сипловатой хрипотцой, видимо, не только от сна — это Худолей знал лучше кого бы то ни было.

— А вы кто? — спросил он, все еще топчась у порога.

— Бомж, — склонив голову к плечу, незнакомец смотрел на Худолея свободным от синяка глазом.

— Кто?

— Бомж, — повторил тип точно с таким же выражением. — Вы никогда бомжей не видели?

— Приходилось.

— И что? Не похож?

— Нет, почему же... Очень даже.

— Что же вас удивляет?

— Если говорить честно, то больше всего меня удивляет бутылка виски за две тысячи рублей на столе бомжа.

— А! — улыбнулся незнакомец, показав, что у него непорядок не только с глазом, но и с зубами, — похоже, их выбили еще до того, как подбили глаз. Он протянул руку, взял бутылку, встряхнул ее, полюбовался цветом, остро глянул на гостя. — По глоточку?

— Можно, — кивнул Худолей.

Что-то произошло, что-то открылось бомжу в те недолгие секунды, пока он единственным своим глазом смотрел на Худолея. Понял, по каким-то признакам безошибочно догадался, что перед ним человек, которому без большого риска для жизни можно предложить выпить. И тот скорее всего не откажется. Из вежливости ли, из каких-то коварных целей или просто по состоянию своего здоровья, но не откажется, слова грубого не скажет и на улицу не выбросит.

— О! — обрадовался бомж пониманию. — Это по-нашему! Прошу! — и он шлепнул по сиденью стула большой, похоже, давно не мытой ладошкой.