Банда 6 - [18]

И еще заметил глазастый Пафнутьев — диван раскладной, но для девушки явно великоват, двуспальным оказался диван, и, видимо, для этого были основания. Впрочем, что гадать — ясно, какие могут быть причины для подобных странностей.

Увидев входящего Пафнутьева, девушка вскочила, сделала несколько шагов навстречу, но тут же остановилась, осознав, что вошел совершенно незнакомый человек. Она была в сверкающем спортивном костюме лазурно-зеленого цвета. Наряд мало подходил к событиям, которые разыгрались в доме, но юное создание, похоже, еще не привыкло осознавать подобные вещи.

— Здравствуйте, — сказал Пафнутьев, тоже делая шаг навстречу.

— Здравствуйте.

— Я уже все про вас знаю. Вас зовут Света, фамилия — Юшкова, вы первая красавица не только этого дома, но и всех окрестных лесов. Это правда?

— Правда, — кивнула Юшкова. — А вы, наверное, приехали, чтобы задержать убийцу?

— Хотелось бы, — честно признался Пафнутьев.

— Какой кошмар, какой кошмар! — не в силах сдержаться, Юшкова почти упала на грудь Пафнутьеву и забилась в рыданиях. И ему ничего не оставалось, как обнять ее за плечи, прижать к своей груди девичью головку, погладить по волосам. Кто-то заглянул в дверь. Оглянувшись, Пафнутьев увидел понимающую ухмылку Вохмянина. Кивнув головой, он велел ему убираться: не нужны ему были свидетели в столь трепетный момент. — Когда я увидела дыру в его голове... Дыру, в которую мог протиснуться мой кулак... Как я рыдала, господи... Я чуть не упала там же, рядом, в лужу крови...

Как ни был потрясен Пафнутьев необычным поведением девушки, но его заскорузлость, отвратная, скукоженная натура проявила себя в полной мере, и в этот священный миг, когда на его груди рыдала самая красивая женщина из всех, которых ему довелось увидеть в своей паскудной жизни, не смог он удержаться от мысли, подлой и недоверчивой, — а лужи-то не было... Не зря Худолей все время причитал, что крови мало... Кровь была только на подушке... Но ведь не в кровать же рядом с трупом готова была упасть Светочка Юшкова...

И в то же время чаще обычного билось его истерзанное следовательское сердце, сознавал он, сознавал — от красавицы исходит такая нестерпимая вибрация, что все гены бедного Пафнутьева содрогнулись и расположились в каком-то совершенно невероятном порядке.

«О, эта подлая профессия», — мысленно простонал Пафнутьев, гладя короткие светлые волосы красавицы, от которых шел тревожный запах полыни и еще каких-то душных и сумасшедших трав — этот запах он помнил, оказывается, много лет, с тех пор, как далеким летом довелось провести ему месяц на Арабатской стрелке под знойным бездонным небом, на хрустящем ракушечнике, у зеленого Азовского моря...

Оказывается, помнил, помнил хмырюга старый.

И при этом в мыслях, о подлая работа! При этом в мыслях он ерничал и усмехался наивным и беспомощным словам девчушки, удары сердца которой чувствовал собственной грудью, и грудь ее тоже чувствовал. «Надо же, как удачно она расположилась на мне», — мелькнула мыслишка настолько гадкая и мелкая, что Пафнутьев ужаснулся своему падению и устыдился, устыдился.

Девушка неожиданно резко отстранилась от него и, не убирая рук с плеч, в упор посмотрела на Пафнутьева заплаканными глазами.

— Обещайте мне... Вы возьмете убийцу!

— Конечно, обещаю, — Пафнутьев с трудом покинул раскаленный на солнце ракушечник Арабатской стрелки, со стоном бросил последний взгляд на медленные, зеленые волны Азовского моря и вернулся в этот, уже опостылевший ему, недостроенный объячевский замок. — Я с удовольствием задержу его, — сказал он несколько бестолково, но тут же исправился, задав вопрос и своевременный, и важный: — Но кто он?

— Не знаю. — Света отошла от Пафнутьева и присела на свой громадный диван. — Не знаю.

— А его жена... Что это за человек?

— Стерва.

— В каком смысле?

— Во всех. Откуда на нее ни глянь, куда в нее ни загляни — одна сплошная стерва.

— Сурово вы о ней...

— Если бы вы знали, если бы вы знали, как Костя ее ненавидел, как она его ненавидела! — Света вскочила с дивана, подбежала к Пафнутьеву и опять замерла у него на груди, — видимо, была у нее такая привычка.

«Если не отработанный прием, — подумал Пафнутьев и снова устыдился. — Да, Паша, привык ты общаться с людьми, у которых другие манеры, осторожные, расчетливые и сухие. И вот столкнулся с другим человеком, и все в тебе топорщится от подозрительности и опаски. А чего ты, Паша, опасаешься? Скажи, наконец, сам себе — чего ты опасаешься? Что может сделать с тобой этот ребенок, искренний и наивный, доверчивый и несчастный? Стыдно, Паша, стыдно».

— А за что она его ненавидела? За что он ее ненавидел?

— О! — Света уронила руки вдоль тела и отошла к окну. — Костя вкладывал в этот дом все свои силы, время, деньги, наконец. Он с рабочими клал кирпичи, вывозил мусор, с архитекторами составлял проект. А сколько сил стоило протянуть электричество, водопровод, канализацию, телефон...

— Да, это большая работа, — сочувственно произнес Пафнутьев. — И, наверное, стоит больших денег.

— А, деньги! — махнула Света красивой ладошкой. — Стоит ли говорить о деньгах, если уже нет человека!