Банда 4 - [15]

— Простите, а можно что-нибудь сказать о хозяине этой руки, если можно так выразиться?

— Хозяином ее был мужчина. Он не чурался физического труда ни в молодые годы, ни в более старшем возрасте... — А сколько ему было лет?

— Сие есть тайна великая.

— Да, я знаю, тайна сия непознаваема! — Пафнутьев начал раздражаться, но все-таки держал себя в руках и ему воздалось, потому что эксперт вдруг произнес и нечто существенное.

— Согласен с вами, уважаемый Павел Николаевич, — эксперт так проникновенно посмотрел на Пафнутьева, что тот устыдился своей короткой вспышки, — Есть одно обстоятельство, которое позволяет если и не установить точный возраст хозяина руки, то достаточно обоснованно об этом судить, — глаза эксперта колыхнулись за стеклами очков, как две медузы в аквариуме.

— Вам удалось...

— Удалось, — кивнул человечек. — Видите ли, мне пришла в голову удивительная мысль... Я просветил эту руку на рентгеновской установке. Вы ни за что не угадаете, что я увидел на экране! Я был потрясен!

— Что-то таинственное? — слабым голосом спросил Пафнутьев.

Не отвечая, медэксперт полез в свой стол, вынул небольшой бумажный пакетик и осторожно, боясь дохнуть на него, развернул и короткими движениями руки придвинул к Пафнутьеву. Заглянув в пакетик Пафнутьев увидел что-то маленькое, черное, продолговатое, неопределенной ломанной формы.

— Что это? — спросил он.

— Осколок.

— Не понял, какой осколок?

— Это осколок времен Великой Отечественной войны, которая закончилась полным и сокрушительным разгромом фашистской Германии в тысяча девятьсот сорок пятом году. Тогда наши доблестные войска взяли Берлин и заставили агрессора подписать акт безоговорочной капитуляции.

Все это эксперт произнес негромко, но торжественно, а при последних словах даже встал, словно говорить о такой войне сидя было кощунством. Подчиняясь его волнению, поднялся и Пафнутьев и невольно склонил голову.

— Садитесь, — скорбно сказал эксперт и первым опустился на свое место.Правда, несколько лет назад нашелся предатель, враг нашего народа, которому удалось свести на нет эту великую победу...

— А не мог ли этот осколок попасть в руку позже? — спросил Пафнутьев, боясь оскорбить чувства этого человека.

— Характер шрама позволяет утверждать, что ранение получено все-таки в сороковые годы. Шрам был почти незаметен, он зарос за полвека. Этот человек был ветераном второй мировой войны.

— Так, — протянул Пафнутьев. — Значит, ему было где-то около семидесяти?

— Если мне позволительно предположить, то я бы еще пяток лет добавил.

Семьдесят пять.

— Так, — снова протянул Пафнутьев. Его подозрения о том, что этот человек был съеден, пошатнулись. Вряд ли Чувьюров, который на глазах у кучи народа заколол амбала из «Фокуса», стал бы на пропитание заготавливать такого старца.

— Напрашивается еще одно предположение, если позволите, — эксперт несмело заглянул в глаза Пафнутьеву.

— Слушаю вас внимательно.

— В руке, в предплечье, остался еще один осколок, поменьше этого.

— И что же следует?

— Если вам удастся найти оставшееся тело, то появляется надежда установить родственность руки и других частей. Не только по анализам, которые не всегда убедительны и достоверны, а по осколкам. Дело в том, что этот человек попал в действие разрыва снаряда или гранаты, которые разлетаются чрезвычайно маленькими осколками. И в его теле наверняка остались такие осколки. И еще...

Между большим и указательным пальцами просматриваются очертания небольшого якорька... Вполне возможно, хозяин этой руки имел отношение к флоту.

— Так, — опять крякнул Пафнутьев.

— Уважаемый Павел Николаевич, у меня к вам просьба, если позволите...

— Конечно! — воскликнул Пафнутьев, — Я буду рад выполнить любую вашу просьбу!

— Когда что-либо выясните о судьбе этого человека, о его личности... Не сочтите за труд, сообщите мне хотя бы по телефону... Если, разумеется, это вас не слишком затруднит, — глаза эксперта за толстыми стеклами колыхнулись и замерли, уставившись на Пафнутьева.

— Договорились. Я сделаю это обязательно. Сразу, как только что-нибудь станет известно.

— Благодарю вас. Искренне вас благодарю.

— Тогда я напоследок тоже задам один вопрос, — Пафнутьев помолчал, — Пальцы руки были свернуты в кукиш... Что бы это могло означать?

— Сие есть тайна великая и непознаваемая, — скорбно произнес эксперт, и после этих его слов Пафнутьев заторопился уходить. — Буду ждать вашего звонка.

— И вы его дождетесь! — заверил Пафнутьев, уже сбежав по ступенькам крыльца.

— Такие вещи нельзя оставлять безнаказанными.

— Полностью с вами согласен!

Перепрыгнув через лужу, Пафнутьев тут же попал еще в одну, но это его даже не огорчило. Сведения, которые он получил, показались ему обнадеживающими, Что-то впереди забрезжило, появился какой-то просвет, пока еще сумрачный и непонятный, но он уже был. Пафнутьев и самому себе не смог бы объяснить, откуда у него появилась уверенность в успехе. Может быть, странная просьба эксперта так повлияла на него, может быть, тот неожиданный порыв, когда, казалось бы, омертвевший среди бесконечного потока вскрытых, развороченных трупов человек вдруг встал при упоминании о прошедшей войне. Может быть, может быть...