Бальзамировщик: Жизнь одного маньяка - [40]

Мы все еще смеялись, как вдруг Эглантина резко затормозила. Возле мясной лавки Лекселленов собралась толпа. Здесь же стояли два полицейских автомобиля с крутящимися сигнальными фарами. Стальные жалюзи на окнах были подняты, и в глубине помещения, возле приоткрытой двери в разделочную, виднелось множество людей в форме. В свете неоновых ламп мне показалось, что я вижу громоздкую окровавленную тушу, скорее всего коровью, но отчего-то в парике.

— Нет, это не корова, — вполголоса ответила мне консьержка, тоже оказавшаяся здесь, — это жена мясника!

Труп заметил один из покупателей, когда мсье Лекселлен искал для него подходящий кусок вырезки. При аресте мясник не оказал никакого сопротивления.

ГЛАВА 6

На следующее утро нас ждала очередная новость: на первой полосе «Йоннского республиканца» под огромным заголовком помещалось интервью с Клюзо. Комиссар торжествовал. Он поймал своего психопата — убийцу водителя грузовика, актера-кукловода и ассистентки дантиста. Это был один и тот же человек — как он и предчувствовал с самого начала; и теперь, ожидая, когда будут найдены убедительные доказательства, что было лишь вопросом времени, он тем временем всячески старался получить полное и чистосердечное признание мясника. Этот последний, некоторым образом застигнутый на месте преступления, пока отмалчивался, но это вряд ли могло продолжаться долго.

Едва лишь Клюзо сделал это заявление, как в самый разгар уик-энда, накануне Троицына дня, стало известно, что труп жены мясника исчез. Я как раз недавно виделся с комиссаром на улице дю-Пон, в баре «Поль Бер», куда он зашел «по-быстрому промочить горло» в перерыве между двумя допросами. Он первый заговорил со мной. Комиссар ни в коей мере не собирался оправдывать мясника или доказывать наличие у него сообщника, но никак не связывал исчезновение тела жертвы с остальными убийствами. Это просто дурацкий фарс, устроенный с целью дискредитировать полицию. Факты отнюдь не указывали на то, что он ошибался. Тело исчезло вскоре после ареста убийцы. Агент Ковиак, дежуривший на месте преступления, стоял у входа в мясную лавку, закрывая путь посторонним и ожидая прибытия машины судмедэкспертизы, которая должна была забрать тело. Стальные жалюзи были полуопущены. Вдруг с улицы Лаффон донесся пронзительный крик. Полицейский не раздумывая бросился туда. Он смутно разглядел чей-то убегающий силуэт в самом конце улицы и бросился в погоню. Несмотря на свои двести десять фунтов веса, он бежал до улицы Кошуа, но напрасно. Когда он вернулся к мясной лавке, на первый взгляд все было как прежде, за исключением наконец подъехавшей машины. Однако, войдя внутрь в сопровождении санитаров с носилками, он вынужден был признать тот факт, что в разделочной нет ни грамма человеческой плоти.

Слегка понизив голос, Клюзо рассказал мне о небольшой группе юных «леваков», за которыми полиция тайно наблюдала в течение нескольких недель и чьи листовки пропагандировали «широкомасштабную практику фарса», направленную в первую очередь против «тупой и репрессивной буржуазной власти». Эта марксистско-гомбровичевская^[66] терминология сразу заставила меня вспомнить о «Содружестве фуксии». Однако я не стал ничего говорить комиссару, тем более что он, слегка прищурившись и дымя мне прямо в лицо своей сигарой, намекнул на возможное участие Прюн в этой группировке — она неоднократно была замечена среди прочих участников. «Она вполне может оказаться в участке, эта малышка, вместе со своими приятелями Шапелло и Пеллереном!» Так я и узнал фамилию молодого человека в красном шлеме и его приятеля-зубоскала, предводителя группировки, которых коллеги комиссара как раз собирались допрашивать, когда мы разговаривали.

Но, слава богу, через час Эглантина сообщила мне, что ее сестра с четверга гостит у бабушки в Понтиньи, где проведет две недели, как обычно бывает каждое лето. Затем родители собирались отправить ее на языковую стажировку в Англию — Прюн сначала сама попросила об этом, но с недавних пор и слышать не хотела о поездке. Эглантина недолго скрывала от меня, что у сестры «что-то происходит» с юным Пеллереном. «Ничего серьезного, чисто физическое влечение», — пошутила она. Она хотела сказать, что у Прюн, чьи культурные запросы не простираются дальше Мэри Хиггинс Кларк, Леонардо ди Каприо и рубрики «Красота» в журнале «Двадцать лет», вряд ли найдутся общие темы для разговора с юным интеллектуалом, который наизусть сыплет цитатами из Бодлера и Ги Дебора.^[67]

Обо всем этом я в тот вечер говорил с Мартеном. Он должен был угощать меня ужином у Барнабе, согласно условиям проигранного им пари («Стоит ли запятая после „давно“ в первой фразе „В поисках утраченного времени?“» Правильный ответ был «да»). Он забыл заказать столик, но тем не менее мы все же нашли один свободный на террасе. Мне всегда было немного сложно начать с ним разговор, но на сей раз прохладное шабли и лангусты в миндальном молоке развязали мне язык; я принялся болтать без умолку. Он принес мне экземпляр своей статьи «Победа при Трафальгаре», опубликованной месяц назад в одном бельгийском журнале, и не мог отказать себе в удовольствии, прихлебывая вино, зачитать вслух отдельные пассажи. В его исторической фантазии французско-испанский флот одержал победу над Нельсоном, но все пришло в порядок, когда адмирал Вильнев был разбит у берегов Португалии (что конечно же было следствием неумеренных возлияний при отплытии). Как обычно, мой приятель изменил имя — Марсо — и подписался Мартен Мартен. В этом удвоении для него был глубокий смысл. «Я в некоторой степени апостол Клемана Россе»,