Бальзам и рана - [4]

Он жил с нами около недели, и, хотя днем я не пренебрегал ни малейшей возможностью спихнуть его с рук, ночью мне некуда было от него деться. Он сам стелил себе постель и готовился ко сну. «Мама называет меня «мой маленький мужчина», — сказал он, когда я в третий раз за день застал его в ванной с ниткой для чистки зубов. Больше о Хилари он не упоминал. В первый же вечер он четко оговорил мои обязанности.

— В восемь вечера ты говоришь, что пора спать. После этого я еще немного почитаю в постели. А в девять ты вернешься и выключишь свет.

Я последовал инструкции. Выключил свет и еще какое-то время стоял в темноте, глядя, как пацан — мой пацан — лежит на спине, сложив руки на груди, как покойник. Плоть от плоти моей, подумал я, и прислушался к себе.

— Тебе ничего больше не нужно? — спросил я. Это было еще до кровати в виде гоночной машины и ношеных пижамных штанов. — Тебе удобно?

Глядя на него, я бы так не сказал.

— Иногда я представляю, что умер, — ответил он, не сводя глаз с потолка.

— Ты слегка с приветом, ты знаешь?

— Она не вернется, да?

Тогда он впервые упомянул ее. Он не ревел и вообще вел себя не так, как десятилетний ребенок в подобной ситуации, поэтому я решил сказать напрямик.

— Вряд ли.

— Потому что я с приветом?

— Потому что она слабачка.

— Понятно.

— Она всегда была такой. Такой и останется. Тебе еще повезло.

— Вряд ли, — вздохнул он. Затем, вероятно, устав притворяться мертвым, свернулся клубочком на своей половине кровати. Я смотрел на него, пока он не уснул.

Так и повелось, пока однажды вечером — где-то через неделю — он не нарушил обычай. Я, как всегда, выключил свет, и тут он сказал:

— Я буду задавать пять вопросов.

— Что-что? — не понял я.

— Перед сном я буду задавать пять вопросов.

— Кто это решил?

Ответа не последовало.

— Почему вдруг сегодня?

— Хотел определиться с вопросами.

Ничего хорошего это не предвещало, и я хмыкнул:

— Еще чего.

— Я готов обсудить условия.

— Какие условия?

— Количество вопросов, — ответил он. — Четыре?

— Ни одного.

— Три вопроса.

— Никаких вопросов.

— Паршивый из тебя переговорщик, — сказал он.

— Как посмотреть.

И вот тогда он разрыдался, — впервые после того, как объявился у нас. Его прорвало, как забитую трубу, откуда хлынули фонтаном все десять безрадостных лет, и даже в темноте я видел, как он содрогается от ярости, что его подвело собственное жалкое худое тело. Я сам помню, как пытался выжить в период активных боевых действий между ребенком, которым ты был, и мужчиной, которым вот-вот станешь. Мир орет «когда же ты, наконец, повзрослеешь», прыщи и издерганная пипка подпевают, что давно пора, но ты все еще боишься темноты, спишь в обнимку со старым плюшевым мишкой и все еще хочешь к мамочке.

— Ладно. Три вопроса, — согласился я.

Тут-то я и влип.

— Это правда, что с тобой говорит Бог?

— Правда.

— Как?

— По-разному. Иногда я читаю Его знамения. Иногда Он говорит со мной напрямую, во сне.

— Почему с тобой?

— Почему бы и нет? — пожал я плечами. — Я не напрашивался. Это большая ответственность, скажу тебе. Посвятить себя слову Божьему — это тебе не пикник. Если бы ты знал, сколько людей и слышать о Нем не желают.

— Откуда ты знаешь, что это Бог говорит с тобой? Может, ты просто слышишь голоса?

— На сегодня лимит исчерпан. Спокойной ночи.

— Бог нас ненавидит?

— Бог любит нас. Все мы — Его дети.

— Но ведь детей надо любить.

— Конечно.

— Это был не вопрос.

— Ладно. Спасибо, что уточнил.

— Если он нас любит, зачем ему нас убивать?

— Все умрут, малыш. Это не наказание; такова наша природа.

— Ты не понял. Я хочу спросить, зачем ему нас убивать. Джесси Беббидж говорит, скоро конец света. Через восемь месяцев и двадцать дней.

— Это вопрос?

— Вопрос: это правда, что скоро конец света?

Не скажу, что я пришел в восторг, но выбора не было. По всем признакам, он не унаследовал от мамочки склонность верить во всякую чушь, а раскрыть карты я не мог — иначе он бы разнес благую весть, как заразу.

— Правда, — ответил я.

Наступила долгая пауза. Я начал нервничать, не выдержал и спросил первым:

— Что ты об этом думаешь?

— Что это многое объясняет.

— А как это будет? Ну, конец света?

— Тебя интересуют подробности?

— Ну да. Ядерная бомба? Или астероид? Глобальное потепление? Я слышал про гигантский вулкан, который может взорваться, и тогда нам всем крышка. Еще чума может быть. Или нашествие внеземной цивилизации, но это маловероятно. Тебе во снах не сообщали, как это произойдет?

— Бог не вдается в такие детали, — ответил я. — Зато в Библии на эту тему много чего написано.

Я решил избавить его от полной версии проповеди о звере, восстающем из огненного озера. Пусть этим займутся Дети.

— И что мы тогда будем делать?

— Отправимся вместе с остальными праведниками на небеса, — ответил я. — Ты не беспокойся.

— Ты же меня совсем не знаешь. А вдруг я не праведник?

— Справедливое замечание.

После того пацан стал плохо спать. Пожалуй, отчасти был виноват я; с другой стороны, всем снятся кошмары в этом возрасте. Тем более что его кошмары пришлись весьма кстати: он пересказал их Детям, и те всполошились — у моего сына видения! Не иначе, как Конь Бледный ему на ухо нашептал. Руки потянулись к кошелькам: кому хотелось оказаться в судный день среди грешников? Должно быть, я подлил немного масла в огонь, беседуя с пацаном про кару небесную, но вовсе не для того, чтоб ему потом кошмары снились.