Бальзам Авиценны - [15]

На другой день капитан получил в канцелярии генерал-губернатора обещанное письмо к коменданту форта и познакомился с выделенным ему в помощь офицером. Им оказался чистенький румяный блондин в чине поручика.

– Николай Эрнестович фон Требин, – представился он. – Вместе со мной к вам прикомандирован один нижний чин.

Держался фон Требин просто: не заискивал перед столичной «штучкой», но и не панибратствовал. О себе он сообщил, что мечтает поступить в Николаевскую инженерную академию и надеется выдержать конкурс.

Родом он из остзейских немцев, учился в Санкт-Петербурге, а служить в Оренбург попросился сам.

– Там, – Николай Эрнестович показал на юго-восток, – Россию ждет великая будущность. Кавказская война, наверное, скоро закончится, а здесь все еще только начинается.

– Да, насчет Кавказской войны вы правы, – кивнул Федор Андреевич. – Она слишком затянулась.

– Вам доводилось бывать на Кавказе?

– Награжден медалью «За покорение Чечни и Дагестана».

– Значит, бывали в деле? – Фон Требин еще больше разрумянился, глаза у него загорелись. – Участвовали в пленении Шамиля?

– Должен вас разочаровать, – улыбнулся Кутергин, видя искреннюю горячность собеседника. – Этой медалью награждались все участники военных действий против горцев на левом фланге кавказской линии. В деле мне бывать довелось, но в пленении Шамиля и взятии аула Гуниб я не участвовал.

– Все равно, Федор Андреевич, сколько вы уже успели: воевали на Кавказе, закончили Академию Генерального штаба… А мне пока удалось сделать так мало.

Кутергин промолчал. Может быть, счастье фон Требина как раз и заключается в том, что он никогда не лазил по скалам и не продирался с ружьем в руках через страшные леса Чечни, не слышал свиста пуль горцев и не видел, как сверкают их острые кривые шашки. Воевать с мюридами Шамиля совсем несладко! На Кавказе даже для заготовки дров частенько приходилось посылать хорошо вооруженные команды, не говоря уже о рубке леса при прокладывании просек. Недаром некоторые русские полки получали в знак отличия красные отвороты на сапоги, символизирующие битвы по колено в крови! Страшная память для потомков…

Из Оренбурга отправились уже вчетвером: с поручиком прибыл шустрый рябоватый солдат по фамилии Рогожин. Так Кутергин стал начальником маленькой партии.

Офицеры ехали впереди, на бричке. Следом пылила телега с геодезическим инструментом, унтером и солдатом на передке.

С каждым днем становилось все теплее потом стало просто-таки жарко. Слякотный Петербург с пронизьвающими ветрами, снег с дождем, раскисшие российские дороги – все это казалось таким далеким, словно привиделось во сне.

Первое знакомство с фортом вызвало у Федора Андреевича разочарование: он увидел приземистые серовато-желтые строения, обнесенные стеной с воротами и вышками для часовых. Ворота распахнулись, и повозки вкатились во двор, одновременно служивший плацем. Со всех сторон его обступали вплотную прилепившиеся к стенам домики с плоскими крышами и узкими террасами. Крыши домиков служили помостом для часовых, расхаживавших вдоль стен, и площадками для пушек. На высоком шесте обвис выгоревший на солнце флаг.

Встречать прибывших вышел комендант – средних лет армейский капитан с коротко остриженной, густо поседевшей головой.

– Тученков Петр Петрович. – Комендант поздоровался с приезжими, потом привычным жестом снял фуражку и вытер ее подкладку платком. Лоб Тученкова казался мучнисто-белым по сравнению с загорелым до черноты лицом. – Отдохните с дороги, а вечером милости прошу отведать.моего хлеба-соли. Дом мой искать не придется: у нас тут все хозяйство курица пешком за день обойдет.

Комендант скромничал: форт оказался не таким уж и маленьким: рота солдат, несколько орудий. У колодца расхаживал часовой, положив на плечо ружье с примкнутым штыком. В конюшне ржали лошади, в хлеву мычали коровы, а по двору прошли несколько русских баб, неся на коромыслах ведра. В углу рылись в куче мусора рябые куры. Видно по всему – русский человек обустраивался здесь всерьез и надолго.

Вечером в доме Тученкова собралось местное общество: сам комендант со своей дородной супругой, несколько гарнизонных офицеров, Кутергин, фон Требин и недавно заглянувшие в форт по делам доктор и священник отец Иоанн.

Федор Андреевичпринес пару бутылок французского коньяка, что вызвало оживление за столом. Угощали бараниной, жареными курами, вкусными лепешками, орехами, водкой и дешевым привозным вином. Поначалу гости чувствовали себя немного скованно, но вскоре освоились. Разговор вертелся вокруг освобождения крестьян и изменения сроков службы.

– Много ли душ отпустили? – с провинциальной непосредственностью поинтересовался отец Иоанн, подслеповато шурясь на Кутергина и фон Требина.

Федор Андреевич объяснил: его семья никогда крепостных не имела, поскольку он происходил из мелкопоместного служивого дворянства, а Николай Эрнестович отчего-то вспыхнул:

– У нас имение в Лифляндии, но крепостных не было.

Кутергин ловко перевел разговор на другую тему и провозгласил тост за хозяйку дома. Дружно выпили, после чего сама хозяйка, сославшись на заботы, вышла из-за стола. Комендант, на правах хозяина, разрешил мужчинам курить.