Бальзак - [29]
Малоэффективная на практике, идея эта совсем иначе реализовалась в романе. Там заговорщики вырабатывают свою стратегию власти, устраивают банкротства, создают и губят репутации. А при этом всего лишь занимаются кое-какими женскими историями. Триптих «История тринадцати» интересен другим — фигурой де Марсе, чудовищного честолюбца, архивоплощения человека власти в «Человеческой комедии», непроницаемого циника, который будет появляться и в других романах. Эта фигура маячит вдали, на заднем плане, где угадываются сумрачные кулисы. В сущности, происки тринадцати удаются им потому, что про них не многое известно… Создав позднее образ Вотрена, Бальзак вновь обратился к теме тайной власти, которая, впрочем, привлекала и других романистов его времени. Эдмон Дантес, превратившийся в графа Монте-Кристо, и бывший каторжник Жан Вальжан в облике солидного добряка господина Мадлена в некотором смысле — родные братья Вотрена. Таким образом, «История тринадцати» сыграла роль одной из точек притяжения, присущих бальзаковскому миру.
«Златоглазка» (третья часть трилогии после «Феррагуса» и «Герцогини де Ланже») раскрывает ещё одну черту романиста: его интерес к разнообразным, порою самым таинственным формам сексуальности и эротики. Любовник куртизанки по имени Пакита Анри де Марсе замечает, что эта соблазнительная девица обманывает его с маркизой де Сан-Реаль, порочным созданием, будто сошедшим со страниц книги Лакло. Затем Марсе узнаёт, что эта самая маркиза — его сводная сестра. Пакита же, будучи любовницей обоих, в каком-то смысле верна одной крови или влюблена как бы в одно существо, но в двух воплощениях.
В это же время им была написана такая сильная вещь, как «Поиски абсолюта». Мотив навязчивой идеи, всесильной и разрушительной мании, прозвучавший ранее прозаическим примером папаши Гранде, здесь даёт о себе знать уже в судьбе личности с научным складом ума. Главный герой повести Валтасар Клаас, прототипом которого автору послужил Бернар Палисси[2] (мастер-керамист XVI века), мечтает открыть субстанцию, которая присутствует во всех веществах растительного и животного миров. Ради этого открытия он жертвует всем, что у него есть, разоряет собственную семью и, уже умирая, восклицает: «Эврика!» Клааса можно считать собратом двух погубивших себя художников: живописца Френхофера, персонажа повести «Неведомый шедевр», вечно недовольного собой искателя идеальной красоты, на картине которого в конце концов осталось лишь бесформенное месиво красок, где проступало изображение ноги, и Гамбара, музыканта из романа с одноимённым названием, который вознамерился открыть универсальные законы гармонии. Эти персонажи проявляют энергию и волю до такой степени накала и сублимации, что погибают от этого.
Дано ли человеку предвидеть свою судьбу? Создаётся ощущение, что Бальзак описывал этих несчастных, опустошённых слишком мощной идеей, с исступлением, в котором таился страх. Во всяком случае, об этом заставляет думать сравнение их с судьбой самого Бальзака, раздавленного у подножия своего незаконченного творения, которое отняло у него все силы… И как не заметить, что некоторые из букв, составляющие имя Бальзака, присутствуют в написании имени Валтасара Клааса.
Здесь мы вновь видим в Бальзаке романиста-романтика, влюблённого в тайну во всех её проявлениях, исходит ли она из невидимых миров, от человеческих происков или же от безумия, порождённого мечтой о каком-то абсолюте.
Но тут же появляется другой Бальзак — писатель, рисующий мир таким, какой он есть, открывающий нам изнанку видимого, когда он уже не ищет её в самой заурядной действительности. В 1834 году появился ещё один его шедевр — «Отец Горио».
Надо ли напоминать читателю сюжет и персонажей этого романа, одного из самых мощных и сумрачных его произведений? Неприятный и тоскливый пансион Воке на холме Святой Женевьевы. Растиньяк, новичок в Париже, молодой человек из разорившихся провинциальных дворян. Полулегальное существование и козни Вотрена, проявляющего к Растиньяку интерес по мотивам, в которых не принято сознаваться. И старик Горио, разбогатевший вермишелыцик, согласный терпеть лишения и одиночество исключительно ради двух своих дочерей-чудовищ. Словом, прямая противоположность папаши Гранде. Его жалкая, пугающая смерть, которая навсегда избавляет Растиньяка от всяких иллюзий.
«Отец Горио» — это великий роман о Париже, городе сокровенных драм, тайного самопожертвования, неведомой людской низости. Это книга о шелудивом Париже студенческих кварталов и престижном Сен-Жерменском предместье, об оживлённом деловом Шоссе-д'Антен с его нуворишами, где элегантные красивые дамы спешат от любовников к ростовщикам…
Гениальность автора проявилась здесь в умении придумать такую интригу, которая страница за страницей ведёт читателя сверху вниз — от богатства и роскоши к бедности и нужде, от блеска салонов, изысканных ужинов к столу мамаши Воке, от банкира Нусингена, купающегося в золоте и окружённого гризетками, до беглого каторжника Вотрена.
