Балтийские кондотьеры - [44]

По просьбе тех, кто участвовал в последнем злосчастном выходе "Русалки", Иван предоставил точные координаты ее упокоения и сделав небольшой крюк от кратчайшего маршрута, в девятом часу вечера "Полярный лис" застопорил ход и с его борта одетые в парадное офицеры и свободные от вахты матросы отдали последние почести погибшим морякам, произведя салют из розданных команде револьверов, после чего в море был опущен поминальный венок и проведен короткий молебен.

Смахнув выступившую слезу, Иениш вернулся обратно в рубку, так как вновь настала его очередь дежурства, разрешив свободным от вахты выдать двойную чарку для поминания всех отдавших жизнь на воинской службе. Сам же он приложился к коньяку только после смены, закрывшись в своей каюте вместе с Иваном и заспанным Протопоповым, отсылать которого досыпать положенное на отдых время, не поднялась рука. Так, за бутылочкой Шустовского, они и просидели втроем все четыре часа, пока не настало время дежурства Николая Николаевича. Причем последние два часа Протопопову не наливали, и тот был вынужден довольствоваться крепким и душистым кофе, что заодно отлично прогонял сон.

Весь следующий день они шли 13-тиузловым ходом, нигде не останавливаясь. Лишь небольшой пятибалльный шторм на пару часов скрасил монотонность плавания, но, миновав Готланд, корабль вновь вышел в спокойные воды и приняв на борт у Дрогденгского маяка лоцмана, в полдень 12-го сентября стал на якорь на Копенгагенском рейде. Поскольку работы машин никаких нареканий не вызывали, за четыре часа загрузились углем и пресной водой, после чего вновь продолжили путь.

Утро следующего дня команда встречала уже в Немецком море. Знаменитое своими штормами оно, тем не менее, позволило небольшому минному крейсеру прокрасться вдоль берегов Дании, Германии и Голландии и лишь на подходе к Английскому каналу слегка покачало небольшой корабль на волнах. Но поскольку зародившийся шторм лишь самым краем задел "Полярного лиса", особых проблем и переживаний экипажу он не доставил и даже, наоборот, помог, прибавив узел к скорости корабля.

Поскольку бывший "Лейтенант Ильин" на службе более не состоял, Иениш повел его не в Шербург, являвшийся одним из основных военно-морских портов Франции, а в Кале. Здесь Иениш довольный быстрым проходом Немецкого моря, дозволил команде сойти на берег и дал целые сутки на отдых.

Являясь крупным торговым портом и оттого весьма многонациональным, Кале мог предложить уставшим морякам немало всевозможных развлечений – от дешевой выпивки и недорогих сговорчивых дам облегченного поведения для непритязательных матросов до изысканных ресторанов и театров для капитанов судов и представителей высшего общества. Одним словом, каждый мог найти здесь развлечение по карману. Главное, следовало не забывать следить за этим самым карманом, чтобы внезапно не обнаружить в нем аккуратный разрез и при этом не забывать время от времени следить по сторонам, чтобы не пропустить момент и впечатать кулак в физиономию или поддых любителя легкой наживы первым. А о том, что подобных романтиков с большой дороги или изрядно набравшихся матросов, которым на очередной стакан не хватило пару франков, здесь хватало, можно было даже не говорить. Это был факт и с ним требовалось считаться.

Внушение, проведенное Иенишем перед сходом на земную твердь и солидный возраст большей части экипажа, в котором гнаться за всеми удовольствиями мира хотелось куда как меньше, нежели в юности, сыграли свою роль и в назначенное время на борт "Полярного лиса" вернулись все. И даже практически целые – пара синяков и ссадин были не в счет. Сам же капитан в компании Ивана и офицеров изрядно прогулялся по городу способному похвастаться немалым количеством памятников архитектуры.

Удостоверившись за прошедшее время, что команда начинает срабатываться, следующий отрезок пути был увеличен вполовину от двух предыдущих. Более трех дней минный крейсер шел вдоль европейского побережья к узкому горлышку Гибралтарского пролива. Правда, ползти на последних килограммах угля непосредственно к Гибралтару ни у кого из офицеров не было ни малейшего желания, и потому очередную бункеровку проводили в Лиссабоне. Здесь солнце начинало жарить уж совсем немилосердно и над палубой минного крейсера натянули белоснежные навесы, иначе даже деревянная палуба раскалялась до такой степени, что пройти по ней босиком не представлялось возможным.

Вот только во избежание проблем со здоровьем, дабы никто в команде впоследствии не мучился животом, сход на берег не был разрешен, а все свежие фрукты и овощи хорошенько ошпаривались кипятком, перед тем как отдать матросам на съедение. Сей способ позволил сократить количество страдальцев до минимума, но человек пять все равно всю последующую неделю стали частыми гостями в гальюне. Индивидуальная непереносимость того или иного продукта, общая слабость желудка или же непривычная жара, от которой нигде не было спасения, были виновниками их страданий или же нет – осталось неизвестным. Бедолаг лишь посадили на постную гречку, да освободили от обязанностей, дав возможность оклематься и не беспокоиться о возможном конфузе, ведь покинуть свой пост тот же рулевой не имел никакой возможности, а риск испачкать штаны, распространяя вокруг себя сногсшибательное амбре, в ожидании сменщика, и впоследствии становясь посмешищем для экипажа, был весьма высок. И лишь время от времени пролетавшие по палубе и трапам матросы с красными от напряжения лицами и выпученными глазами свидетельствовали о наличии на борту болезных.