Балтийцы (сборник) - [69]

Сами видим – нет носа, одна кровь запекшаяся. Ну а потом все выяснилось. Намазал Захар Захарыч нос да и заснул, как всегда, крепко. А крыс у нас на корабле превеликое множество. Гусиное сало для крыс то лакомство. Вот и принялись они за нос Захар Захарыча. Сначала сало подчистили, а потом и кожу начали грызть. Кожа-то просаленная, вкусная. Погрызли, кончили и ушли. А Захар Захарыч все спит. Ну а когда утром проснулся, встал и посмотрел в зеркало, тут-то на него и напал страх. Нема носа! Спрашивали мы его, как же это он ночью не почувствовал, что крысы его грызут? Говорит – действительно, чувствовал, что что-то «пече», а что «пече» – во сне разобрать не мог. Теперь шрамы заросли, но все же немного видно. Однако насморк прошел.

Взглянув на часы, помощник заторопился, пора сменять Захар Захарыча. «Север» стал заметно качаться, все больше и больше, и, когда вышли из рубки, налетел теплый сильный ветер. Ночь была непроницаема, темна, и вдруг за кормой, на юге, ослепительно сверкнула далеко у горизонта зеленая молния, осветив силуэт «Севера» и неспокойное, с белыми гребешками, море.

– Кажется, будет трепка, – подымаясь на мостик пробурчал старший помощник.

Он не ошибся. Шторм догонял и сильными порывами ветра забегал с кормы, как бы выискивая слабое место для нанесения своего сокрушительного удара. Горизонт горел непрерывным огнем молний, но раскаты грома тонули в просторе моря и заглушались ревом нарастающей бури. Вызванная наверх команда лихорадочно работала, закрепляя по-штормовому все предметы на палубе, закрывала брезентами люки, задраивала иллюминаторы. Становилось все теплее. Было неприятно и трудно дышать. Росло напряжение в ожидании приближающегося разряда. Внезапно наступила особенная, продолжительная темнота, а затем ослепительный, зеленый, фосфорический свет залил весь горизонт, небо, покрытое спускающимися вниз тучами, и море со взметнувшимися, обезумевшими в своей слепой ярости валами. В этом грозном хаосе маленьким, беспомощным и обреченным казался «Север» с людьми-букашками, вцепившимися в поручни мостика. Под могучим обрушившимся ударом «Север» весь задрожал и почти остановился. Казалось, страх и растерянность охватили старый корабль. Огромная, вздыбившаяся волна подхватила его корму и со страшной силой начала вдавливать в пропасть, образовавшуюся у него под носом. Застонав всеми скреплениями, «Север» выдержал испытание, взмыл полубаком давящую массу воды светящимся каскадом, разбросал ее по сторонам и вдруг начал валиться на правый борт под новым ударом ветра. Упав, он пытался приподняться, но новый, быстрый удар, прижал его к воде. И тогда наступили те секунды, которые кажутся вечностью. Одна молниеносная мысль у всех: «Не встанет… – конец…»

Но, старик, встал. Медленно, проделывая какое-то сложнейшее винтообразное движение, покорное непреложным законам механики, «Север» выпрямился, рванулся вперед и, как бы очнувшись, устыдившись своей минутной слабости, собрал все свои силы и принял бой.

Курс немного изменили, подставив корму волне. Падая в пропасти между волнами, он описывал то носом, то кормой сложнейшие кривые, дрожал всем корпусом, скрипел, стонал, но упрямо двигался вперед, отбиваясь от соединенной атаки ветра и моря. А потом хлынул ливень. Будто кто-то, возмущенный дерзостью маленьких, ничтожных людей, решил покончить с ними, с их жалкой ладьей и затопить их в потоке своей извечной грозной стихийной ярости. Дождь разрядил напряжение. Освещаемые огнем молнии, с попутным штормом, уходили все дальше и дальше в призрачную бесконечность. На корме, около гроба, закрытого брезентами, появились люди. Видно было, как с трудом приспособляясь к качке, цепляясь босыми ногами за ускользающую палубу, по которой переливались потоки теплой воды, они возились, как муравьи, вновь закрепляя гроб с его молчаливым пассажиром. На мостик поднялся боцман и что-то тихо доложил младшему помощнику. Тот покачал головой. Через пару минут он подошел к Палову.

– Напрасно мокнете, сейчас все в порядке, пойдемте в рубку – я вам что-то расскажу.

Долго возились, стараясь раскурить отсыревшие папиросы. В тепле охватила неприятная, влажная испарина. Синеватый цвет лампочки делал лица бледными и усталыми.

– Ну и история, я вам доложу, – начал свой рассказ помощник. – Еще в Батуме, когда грузили гроб с покойным лейтенантом, слышу, бурчат матросы между собой, что не дело перевозить утопленника, да еще самоубийцу, отнимать у моря то, что ему принадлежит. Особенно на этот счет мастер разводить темноту старый Яковенко. Всю свою жизнь он шатался по белу свету, ну и авторитет у них, а как выпьет, так такие чудеса выдумывает, что только диву даешься. Боцман-то больше слыхал, да и намотал себе на ус, присматривал за ними. Как нас шквал положил, Яковенко и говорит ребятам: «Если не вернем упокойника морю, всем нам, братцы, крышка, так что ослобоним крепления, пусть он с миром уходит туда, откуда пришел». Кто-то из наших матросов подслушал да и доложил боцману. Тот на палубу – и видит, что вот-вот гроб за борт полетит. Успели все обделать так, что никто и не видел. Он скорее выгнал, кого только мог, наверх, и приказал закрепить гроб заново. Теперь дневального держит там. Доложил боцман и нашему «старшому», а тот отмалчивается, будто заодно с Яковенко. Ну, вот, вы и поймите наших стариков. Чудеса!..