Балтийцы (сборник) - [47]

Два чудом уцелевших матроса, видя, что их миноносец попадает в руки врага, что над ним взовьется флаг Восходящего солнца вместо флага с крестом святого Андрея, что по палубе, залитой кровью их товарищей, застучат сапоги ненавистного врага, что им самим предстоит горечь плена, – моментальным решением, которое так быстро и бесповоротно рождает только экстаз, вспыхивающий во время боя, принесли свою жизнь для спасения чести русского имени и Андреевского флага. Они бросились в трюм, закрыли за собой все люки, в полной темноте, преодолевая все препятствия, пробрались в отсек, где находились кингстоны для затопления корабля, с твердым решением затопить миноносец, но не отдать его врагу. На палубе слышались дикие крики победителей «банзай», топали ноги, «Стерегущего» брали на буксир.

«Скорее! Скорее!»… И когда послушно, под напряжением могучих мускулов, открылись кингстоны и ворвалась широкая, ледяная струя воды, в темноте стального гроба прозвучало «ура». Сердцем своим это «ура» услышала вся далекая Россия.

Имена этих героев остались неизвестными, но бессмертный подвиг их навсегда остался дорог русскому народу. По Высочайшему повелению этот подвиг увековечен в памятнике «Стерегущему» близ Народного дома Императора Николая II в Санкт-Петербурге.

Так умирали матросы.

Беспредельно и мужество сухопутных защитников Порт-Артура. Один подвиг превосходит другой, и это так чутко и верно оценил Государь Император в своем Приказе от 1 января 1905 года, особенно в словах: «Мир праху и вечная память вам, незабвенные русские люди, погибшие при защите Порт-Артура! Вдали от Родины вы легли костьми за Государево дело, исполненные благоговейного чувства любви к Царю и Родине. Мир вашему праху и вечная о вас память в наших сердцах!

Слава живым! Да исцелит Господь ваши раны и немощи и да дарует вам силу и долготерпение перенести новое, тяжелое, постигшее вас испытание!»

Конец последней всеподданнейшей телеграммы генерал-адъютанта Стеселя Государю Императору от 19 декабря 1904 года гласил: «Великий Государь, Ты прости нас. Сделали мы все, что было в силах человеческих. Суди нас, но суди милостиво. Почти одиннадцать месяцев беспрерывной борьбы истощили наши силы. Лишь одна четверть защитников, из которых половина больных, занимает 27 верст крепости без помощи, даже без смены для малого хотя бы отдыха. Люди стали тенями».

Был чудный обычай у русских моряков. Проходя местами бывших морских сражений, где на дне океана лежат русские стальные гиганты, где спят вечным сном седые адмиралы и дремлют матросы вокруг, – там приспускался, до половины, флаг. На военном корабле выстраивалась команда, а на других собирались матросы и пассажиры, и в море, на волны, бросался венок. Если на корабле был священник, то служилась панихида, пел хор, священник осенял крестом седые волны, и ветер разносил над безбрежной могилой привет с Родины – Вечная память, Вечная память, Вечная память…

Но ушли с просторов морей и океанов русские флаги, бело-сине-красные и с крестом святого Андрея. Забыты родные могилы. Только еще чайки помнят те дни, когда над этими волнами, в широком просторе, раздавались раскаты взрывов далеких, глухих. Черкнув крылом о гребень волны над безмолвной могилой, с криком, полным безысходной тоски, они взмывают в лазурь равнодушного неба. А кругом все пусто, ворчит седой океан и поет свою извечную песню.

Сан-Франциско

1954 г.

Царский выпуск

Листки календаря срывались и уносились капризным ветром жизни в прошлое, невозвратное. Молодость срывала листки-дни небрежно, весело, беспечно. Жизнь казалась бесконечной, горе мимолетным. В зрелом возрасте к листкам стали относиться внимательнее, дольше задерживали в руках, вспоминали прошлое, но больше думали о будущем. Строилась жизнь, царствовала надежда. Придя к черте, за которой садится солнце, усталая рука осторожно срывает прожитый листок-день. Не последний ли? А властное прошлое неумолимо напоминает о себе, о каком-то, когда-то давно, прожитом дне, оставившем неизгладимый след свой. И тянутся нити воспоминаний извилистыми путями-переходами, по которым прошла беспечная красавица жизнь, а память любовно собирает рассыпанный жемчуг из ее разорванного ожерелья.

В начале ноября 1914 года в Петербурге стал падать ранний снег. Затейница зима уютно на долгое время устраивалась в северной столице и заботливо украшала улицы, сады, дворцы, Неву и каналы. Но обычной зимней радости не было. Правда, Петербург шумел и грохотал. Днем и ночью по залитым электрическим светом улицам беспрерывно двигались экипажи, автомобили, сновала толпа. Петербург-старожил растаял в потоке новых пришельцев. По улицам с музыкой проходили колонны войск, громыхали обозы. Всюду мелькали ремни походных офицерских форм, косынки сестер милосердия, папахи солдат. Гвардия ушла на фронт. Горе притаилось в городе. На улицах, в порывах ветра, черными зловещими птицами метался траур женщин. Ветер сушил слезы, но не мог высушить растущую, как лавина, боль.

Изменила война жизнь и в здании Морского корпуса на Николаевской набережной Васильевского острова. Приближался ежегодный праздник корпуса, 6 ноября, но всем было известно, что в этом году будет лишь парад и парадный обед. Обычный блестящий бал отпадал. Да и кто мог веселиться в те дни? Все мысли были на фронте и на судах флота. Все ушло в торопливую и усердную подготовку к неминуемому участию в быстро разворачивавшихся событиях. Боялись лишь одного – опоздать. Каждый день был перегружен лекциями, учениями, практическими занятиями.