Бальмонт - [23]

Трехмесячное пребывание в Англии в целом было плодотворным, обогатило Бальмонта новыми впечатлениями, идеями. Он еще дважды вернется туда, чтобы продолжить работу над Шелли. В этой стране многое Бальмонту нравилось, но вместе с тем его натуре была чужда регламентированность английской жизни. Делясь, как всегда, своими впечатлениями с матерью, он писал ей 17 июля 1897 года: «В Англии блуждают манекены, это нечто непостижимое. Можно подумать, что англичанин не человек, а одушевленная машина». Здесь же отразился и характерный для Бальмонта антиурбанизм: «Лондон — это мастерская дьявола. Там нет уважения личности, потому что там строят дома в двенадцать этажей. Это полное предвкушение ада! Смотришь из окна и видишь стены, серые, черные, серые, темно-серые, черные, черные, черные — и до бесконечности». «Но, — заключает поэт письмо, — есть две вещи, которые привлекают меня к Англии — английская поэзия и английские сады». Он мечтал подготовить том переводов из английской поэзии XIX века: Байрона, Вордсворта, Колриджа, Китса, Теннисона и др.

В начале июля 1897 года Бальмонты вернулись из Англии в Париж. В него, признавался поэт, он «бесповоротно влюбился». Действительно, этот город станет для него притягательным местом, куда он приезжал жить, откуда совершал поездки в страны Европы и длительные путешествия по миру. В июльских письмах матери он делился планами остаться в Париже на год: Екатерина Алексеевна будет здесь рожать, а он — много заниматься. «Мне нужно еще долго и упорно учиться, так как я во всем чувствую пробелы, которые необходимо заполнить», — пишет он 30 июля 1897 года из Виши. В Виши, на водах, Бальмонты провели три недели: жена лечила печень после непривычной английской пищи, а Бальмонт правую руку, которая из-за старого перелома часто болела.

В конце августа на полтора месяца Бальмонты отправились в Италию, чтобы осмотреть достопримечательности этой страны, наследницы греко-римской культуры. Побывали в Милане, Болонье, Венеции, Флоренции, Риме. Письма матери полны восторженных описаний увиденного. Из письма от 9 сентября 1897 года:

«За неделю, проведенную в Венеции, я так привязался к этой ночной красавице, что жаль уезжать отсюда. Площадь святого Марка — это самое красивое, что я видел когда-либо в каком-либо городе. Площадь, кажущаяся залой и замкнутая среди стен, зданий, построенных из мрамора! Византийский собор св. Марка, дворец дожей, напоминающий всю красоту мавританских построек, бесконечное разнообразие в окраске морских волн под вечерним светом неба от темно-лилового до воздушно-перламутрового, гондолы, черные, как гроб, и легкие, как призрак, — все это страницы из поэмы, впечатления, глубоко западающие в душу. И женщины, проходящие в сумеречном свете по набережной, так не похожи на женщин Англии или Франции: в них есть настоящая неподдельная прелесть, среди них можно встретить мадонну. Я говорю о женщинах из рабочего класса, гуляющих с непокрытой головой и закутанных в черные шали, — дамы совершенно некрасивы и неинтересны.

Море, искусство, пенье, красивые женские лица и мрамор — от всего этого мне хотелось вчера перенестись на Север, в осенний сад, с пышными настурциями. Таково капризное сердце человека. Вечно его тянет туда, где его нет».

Из письма от 2 октября из Рима:

«Милая мама, собирался написать тебе из Флоренции, где мы пробыли около двух недель, но в буквальном смысле от красоты слегли в постель. Мне так понравилось во Флоренции, как нигде еще не нравилось. Попасть в этот город — это целая эпоха в жизни, более того, это счастье. Ни итальянская природа, ни итальянская живопись, ни итальянская поэзия не понятны для того, кто не был здесь, и каждый день пребывания в этой столице итальянских очарований приносит неисчерпаемые впечатления…

Здесь, в Риме, я жалею, что мы уехали так скоро из Флоренции, я чувствую, что необходимо вернуться туда не на несколько дней, а на целый год, на два года. Но это в будущем. Теперь мы здесь, в Риме, в сказочной столице погибшего мира, призрачных видений и в святилище неумирающего искусства. Как я понимаю Гёте, который приехал в Италию, чтобы освободиться от себя! Здесь кажется нереальным все будничное, чем живешь ежедневно, и глубоко убедительным то, что называют снами. Я не в силах описать того, что вижу, у меня еще нет слов, я, как пилигрим, пришел наконец к чудотворным местам и могу только произносить „ох!“ и „ах!“».

Характерно, что второе письмо, как и первое, заканчивается чувством тоски по родным местам, которое его всегда сопровождало вдали от родины, — он намерен после возвращения в Париж «направить стопы в Российку». «Боже, до чего соскучился по ней, — пишет поэт. — Все-таки нет лучше тех мест, где вырос, думал, страдал, жил. Весь этот год за границей я себя чувствовал на подмостках, среди декораций. А там, вдали — моя родная печальная красота, за которую десять Италий не возьму».

Бальмонт еще дважды побывает в Италии: в июне 1902 года и в ноябре — декабре 1908 года. Впечатления от Италии, ее культуры, поэзии, живописи отразились в лирических стихотворениях Бальмонта: «Спящая Мадонна», «Данте», «Перед итальянскими примитивами», «Фра Анжелико», в сонетах «Италия», «Данте», «Микель Анджело», «Леонардо да Винчи». Осенью 1897 года он написал в Италии стихотворение «Прости!» (помечено: «У развалин Помпеи») и поэму «Звезда пустыни» (помечено: «Рим»).