Баллада о сломанном носе - [4]

Ада надевает наушники, провод оказывается коротковат — мы идем слишком близко друг к другу.

В сущности, никакой катастрофы не случится, если она пустит по школе слух о том, что я слушаю оперу. Популярность мне это вряд ли принесет, но странности прибавит. Если приплюсовать к этому мою коллекцию маньяков, могу выглядеть крутым фриком. Но настоящая моя цель — быть как все: серым и незаметным. Правда, трудновато иной раз не сорваться.

Ада смотрит на меня. Ничего, кроме ужаса, насмешки или вопроса, не шутка ли это, я от нее не ожидаю.

— Круто!

— Что?

— КРУТО! — повторяет она очень громко.

Я киваю. Неужели она действительно так думает? Ада слушает еще немного и только потом снимает наушники.

— Вот это голос! — говорит она. — А что-нибудь другое у тебя есть на плеере?

Ну вот, приехали. Ну почему я на всякий случай не записал какую-нибудь Леди Гагу?!

— Возможно…

— Или тебе только такая музыка нравится?

— Нет, мне разное нравится. Но иногда… иногда классно бывает… такое. Ну, так, изредка.

— Тебе нравится только такая музыка, да?

В этом главная сложность с девчонками. Они все секут, даже когда нарочно темнишь. Это и пугает, и поражает одновременно.

— На самом деле да.

— А сам поешь? — спрашивает Ада.

Тут я и впрямь струхнул не на шутку. Понятия не имею, как так у девчонок получается, будто они читают в твоей душе, стоит только изменить выражение лица или открыть рот.

— Я?.. Ну да, пою немного.

Ах, черт, недаром говорится: язык твой — враг твой. Потому что как раз об этом я никому никогда не собирался рассказывать. И, что меня здорово тревожит: Ада, похоже, уже все знает.

— Классно!

— Правда?

— Ну, сам посуди: что делают другие? Играют в футбол или в школьном оркестре. Знаешь, как много девчонок танцует? Да почти все! А ты — ты поешь оперу!

— Я не очень-то здорово умею…

— Да какая разница!

У меня перехватывает дыхание, хотя мы идем очень медленно.

— Можно послушать?

Я сбит с толку. Она что, серьезно?

— Э-э… — начинаю я и оглядываюсь.

Я не могу петь на улице — кажется, такое объяснение сойдет? Или сказать, что у меня болит горло?

Ада не дура. И, по-моему, я уже говорил: у нее ослепительная улыбка.

— Хочешь, сделаю для тебя запись? Мне проще петь под музыку, — отвечаю я.

И это, кстати, правда.

— Ладно. С удовольствием послушаю.

— Вечером запишу.

— Отлично. Я живу вон там, — она показывает куда-то за школу.

Я киваю и неловко машу рукой.

— Улыбайся почаще. У тебя красивая улыбка, — говорит она на прощанье.

Ада ушла, а я стою столбом. Что она имела в виду? У меня еще и улыбка красивая!.. Разве девчонки говорят такое мальчикам просто так, разве это не значит сто тысяч разных вещей, которых мне не понять? Слишком редко я улыбаюсь перед зеркалом, чтобы судить, как это у меня получается.

А в остальном… Роста я маленького. Не совсем коротышка, но еще пятнадцать-двадцать сантиметров не помешали бы. Волосы у меня темно-русые и очень короткие — стрижет меня мама. Глаза голубые, ни с морем, ни с небом не сравнишь — скорее с потертыми джинсами.

И вообще, по-моему, внешность у меня совершенно заурядная. Из тех, что сразу забываются, как только исчезают из поля зрения. Куда лучше, когда у тебя длинный нос или кроличьи зубы, — во всяком случае, на них задерживается взгляд. Впрочем, когда вырасту, можно сделать татуху в виде змеи, обвивающей горло. Хотя не очень-то это и стильно.

Я с силой втягиваю в себя воздух и направляюсь домой.

Прежде чем тронуться в путь, надо все же перевести дыхание…

Моя третья глава

— Что случилось с твоим прекрасным личиком? Мама осматривает мой глаз.

— Тренировка, — объясняю я.

— Правда? Ну ничего, мой мальчик.

Она ерошит мне волосы.

На маме халат, который ей узковат.

— Ты еще дашь им сдачи, — с улыбкой говорит она.

— Наверное.

— Ты прирожденный боец, малыш.

Не знаю даже, что на это ответить, поэтому просто улыбаюсь. И она улыбается в ответ. Ничего страшного, что у нее нет одного нижнего зуба.

Наверное, теперь стоит описать маму и нашу квартиру, раз уж я рассказал, как выгляжу сам. Но иногда трудно подобрать правильные слова. Мама мягкая, как подушка, а квартира — чуть меньше замка. Сойдет?

— Я сегодня работаю в вечернюю смену, — сообщает мама.

— Отлично.

Иногда, когда мама работает в магазине по вечерам, она приносит домой просроченные продукты. Недавно,’ например, это было мясо на косточке и венские сосиски, и мы наелись до отвала. Вот только не приложу ума, как уговорить ее работать почаще.

— У меня нет для тебя обеда. Хочешь соленой соломки?

— Да я не очень-то голоден.

— Прости, но ничего другого нет.

— Ну тогда давай хотя бы соломки.

Дело не в том, что соломка противная, она очень даже вкусная. Но ею трудно насытиться. Кроме того, она соленая и воздушная. Так что живот у меня начинает болеть раньше, чем я утолю голод.

— Обещаю принести что-нибудь вкусненькое из магазина, — говорит мама.

— А если я засну к тому времени?

— Тогда съешь на завтрак.

— Отлично.

Это слово я говорю часто. «Отлично». Не потому, что все хорошо, а потому, что если все время говорить просто «окей», или «ну да», или вообще промолчать, то все кончится довольно печально.

— Здорово, что ты снова работаешь, — добавляю я.