Баллада о Розеттском камне - [30]

Как же домой возвращаться — без грамоты?!

Началось второе отделение. Ведущий объявил, что наступило время награждать участников конкурса. Вот! Я же знала! Конечно, это правда! Ведь ко мне домой пришли! Спросили фамилию! Сейчас я выйду на сцену, люди захлопают, я поклонюсь! «Где этот автор? Передайте спасибо ему!..» Но — первый лауреат, второй, третий — жиденькие хлопки. Никто не знал, что же именно они написали, за что грамоты. И потому, когда Леночка оказалась на сцене и раздались жиденькие аплодисменты, она не выдержала: «За то, как мне не давали билета, и за то, как не пускали в ДК, и за то, как швыряли в лицо картонку с надписью «Имеешь право!», я хочу получить удовлетворение! Я прочту вам…»

Н. ЗАРЕЧНАЯ: «За такое счастье, как быть писательницей или артисткой, я перенесла бы нелюбовь близких, нужду, разочарование, я жила бы под крышей и ела бы только ржаной хлеб, страдала бы от недовольства собою, от сознания своих несовершенств, но зато бы уж я потребовала славы…»

В середине второй страницы женщина из числа организаторов крикнула: «Довольно! Вы достаточно отомстили!» Леночка ушла со сцены. Ведущая прошипела вслед: «Артисты ждут! Сатирики из газеты ждут, а она!!!» Спускаясь по лестнице вниз, Леночка сорвала с себя сиреневый шарф и швырнула вниз. Шарф, окаменев, застыл в воздухе…

ИЗ ЗАПИСНЫХ КНИЖЕК ЧЕХОВА: «Праздновали юбилей скромного человека. Придрались к случаю, чтобы себя показать, похвалить друг друга. И только к концу обеда хватились: юбиляр не был приглашен, забыли».

Авторы не были нужны. Нужно было: чтобы о конкурсе, проводимом на вечере, где мы разыгрывали книги и слушали известных сатириков, было сообщено в газетах! Леночка пошла домой (там уже никого не было — Танечка с родителями переехала).

И был вечер, и была ночь. И невозможно было сомкнуть глаз. И снова Леночка топталась у ДК среди каменнолицых молодцов, снова приближалась к столу, за которым сидела глухонемая девица, снова искала места в зале, но — «Нет такого ряда! Есть только наш калашный ряд!» Хорошо, что Петр не видел, не знает, не узнает… Стоило на мгновение закрыть глаза, как в темноте тотчас надвигалась чья-то черная страшная морда и орала басом: «Раковины черны! Чем меньше от сердца отрываешь, тем раковины чернее, а сердце белее! Ох, как черны раковины! Как они страшны! Ох! Ох! Ох!!!» Вдоволь наохавшись, морда продолжала: «У! — у! — у! Страшно тебе? Мрачно тебе? тяжко? гаденько? — А раковины — черны!!! Ух, и черны!!!»

С работой — не вышло, Петр — женат, Танечка — уехала, физики — оказались глухонемыми, вот Леночка и представила себе, что решилась на… Что значит смерть? Значит, ты в какой-то момент вываливаешься из колеса, а остальные продолжают скакать в нем, принимая за чистую монету это псевдодвижение, не понимая, что топчутся на месте. Я похоронила тебя, Петр, живого человека, трижды. Кто ж такое выдержит?! Была у меня вместо младшей сестренки девочка соседская, но и она уехала. Был и свой камень, но я не сумела заставить его заговорить, и только в мыслях проговаривала я свой «Диалог» по ночам! И только в мыслях встречалась с тобой множество раз! Сколько раз ты выходил мне навстречу из красной кареты «Аудио», а потом — целовал в щеку, и я подъезжала к твоему дому, и мы пили холодный чай! Стоило только закрыть глаза!.. До чего плохо становится, но надо держаться: «В самоубийстве — высшее утверждение личности и ее воли к жизни».

— Кто ж такую чушь сказал?!

— Точно не помню, но так считали в среде мистиков. Одно время и Блок придерживался такого взгляда.

— Мало ли чего придерживался человек, когда был молод! Тебе-то как это могло в голову прийти?!

— Не мне одной! Вот и Фауст хотел пойти таким путем, и Маргарита, и… Боже, как плохо!

Едва заметные прикосновенья лишают тебя

покоя. Слабый ветерок подул — отчего ты так

взволновался? Какое-то ничтожество за столом

засмеялось — что ж ты впадаешь в отчаянье?

Кто-то отвернулся, проходя мимо тебя, а ты

уже вздрогнул от холода. Трудно тебе будет

жить на свете, все будут читать по лицу твоему

и будет от этого еще труднее.

— «В правой — книга, в левой — грамота… люди захлопают…» Что это? Тщеславие. Честолюбие.

— Но разве сапоги тачавший сапожник не хотел бы обуть в них как можно больше людей, чтоб прохожие говорили: «Отличные сапоги. Приятно пройтись в них. Очень удобно»? Или — разве булочник не желал бы накормить как можно больше народу своими булками, чтобы услышать: «Давненько не пробовали мы таких вкуснющих булок»? Да и писатель: ему бы слушателей! Вот и Леночка — «захлопают… поклонюсь…»

Есть у нас в Латвии одна весьма занятная

традиция. Людям на радость. Для человека.

(…) Каждый имеет право

тянуть билетик, и если ты вытащишь

счастливый — газеты и радио объявят, что

такого-то числа будет отмечаться твой день

рожденья. (…)

(… «радива» проснулась через стекло: «Сегодня ночью, дорогие мои, старосте Елене Владимировне исполняется…»)

— Вот он, смотрите, молод еще и не отличился

ничем покуда, или стар он и всеми забыт, или

вовсе он обыкновенный, как и все остальные

в нашей деревне, — придите же и поздравьте его,

стоит ведь он чего-то.