Баллада о Любви - [25]

Чтоб было слаще воевать ему,

Кому? Тому, который не стрелял.

          Я пил чаек из блюдца,

          Со спиртиком бывал…

          Мне не пришлось загнуться,

          И я довоевал.

          В свой полк определили, —

          «Воюй! — сказал комбат. —

          А что недострелили —

          Так я не виноват».

Я очень рад был — но, присев у пня,

Я выл белугой и судьбину клял:

Немецкий снайпер дострелил меня, —

Убив того, который не стрелял.

1972

Чужая колея

Сам виноват — и слезы лью,

       и охаю:

Попал в чужую колею

       глубокую.

Я цели намечал свои

       на выбор сам —

А вот теперь из колеи

       не выбраться.

       Крутые скользкие края

       Имеет эта колея.

       Я кляну проложивших ее —

       Скоро лопнет терпенье мое —

       И склоняю, как школьник плохой

       Колею, в колее, с колеей…

Но почему неймется мне —

      нахальный я, —

Условья, в общем, в колее

     нормальные:

Никто не стукнет, не притрет —

     не жалуйся, —

Желаешь двигаться вперед —

     пожалуйста!

       Отказа нет в еде-питье

       В уютной этой колее —

       И я живо себя убедил

       Не один я в нее угодил, —

       Так держать — колесо в колесе! —

       И доеду туда, куда все.

Вот кто-то крикнул сам не свой:

     «А ну пусти!» —

И начал спорить с колеей

     по глупости.

Он в споре сжег запас до дна

     тепла души —

И полетели клапана

     и вкладыши.

       Но покорежил он края —

       И шире стала колея.

       Вдруг его обрывается след…

       Чудака оттащили в кювет,

       Чтоб не мог он нам, задним, мешать

       По чужой колее проезжать

Вот и ко мне пришла беда —

     стартер заел, —

Теперь уж это не езда,

     а ерзанье.

И надо б выйти, подтолкнуть —

     но прыти нет, —

Авось подъедет кто-нибудь

     и вытянет.

       Напрасно жду подмоги я —

       Чужая эта колея.

       Расплеваться бы глиной и ржой

       С колеей этой самой — чужой, —

       Тем, что я ее сам углубил,

       Я у задних надежду убил.

Прошиб меня холодный пот

     до косточки,

И я прошелся чуть вперед

     по досточке, —

Гляжу — размыли край ручьи

     весенние,

Там выезд есть из колеи —

     спасение!

       Я грязью из-под шин плюю

       В чужую эту колею.

       Эй вы, задние, делай как я!

       Это значит — не надо за мной,

       Колея эта — только моя,

       Выбирайтесь своей колеей!

1972

Памятник

Я при жизни был рослым и стройным,

Не боялся ни слова, ни пули

И в привычные рамки не лез, —

Но с тех пор, как считаюсь покойным,

Охромили меня и согнули,

К пьедесталу прибив «Ахиллес».

Не стряхнуть мне гранитного мяса

И не вытащить из постамента

Ахиллесову эту пяту,

И железные ребра каркаса

Мертво схвачены слоем цемента, —

Только судороги по хребту.

          Я хвалился косою саженью —

                    Нате смерьте! —

          Я не знал, что подвергнусь суженью

                    После смерти, —

          Но в обычные рамки я всажен —

                    На спор вбили,

          А косую неровную сажень —

                    Распрямили.

И с меня, когда взял я да умер,

Живо маску посмертную сняли

Расторопные члены семьи, —

И не знаю, кто их надоумил, —

Только с гипса вчистую стесали

Азиатские скулы мои.

Мне такое не мнилось, не снилось,

И считал я, что мне не грозило

Оказаться всех мертвых мертвей, —

Но поверхность на слепке лоснилась,

И могильною скукой сквозило

Из беззубой улыбки моей.

          Я при жизни не клал тем, кто хищный,

                    В пасти палец,

          Подходившие с меркой обычной —

                    Опасались, —

          Но по снятии маски посмертной —

                    Тут же в ванной —

          Гробовщик подошел ко мне с меркой

                    Деревянной…

А потом, по прошествии года, —

Как венец моего исправленья —

Крепко сбитый литой монумент

При огромном скопленье народа

Открывали под бодрое пенье, —

Под мое — с намагниченных лент.

Тишина надо мной раскололась —

Из динамиков хлынули звуки,

С крыш ударил направленный свет, —

Мой отчаяньем сорванный голос

Современные средства науки

Превратили в приятный фальцет.

          Я немел, в покрывало упрятан, —

                    Все там будем! —

          Я орал в то же время кастратом

                    В уши людям.

          Саван сдернули — как я обужен, —

                    Нате смерьте! —

          Неужели такой я вам нужен

                    После смерти?!

Командора шаги злы и гулки.

Я решил: как во времени оном —

Не пройтись ли, по плитам звеня? —

И шарахнулись толпы в проулки,

Когда вырвал я ногу со стоном

И осыпались камни с меня.

Накренился я — гол, безобразен, —

Но и падая — вылез из кожи,

Дотянулся железной клюкой, —

И, когда уже грохнулся наземь,

Из разодранных рупоров все же

Прохрипел я похоже: «Живой!»

          И паденье меня и согнуло,

                    И сломало,

          Но торчат мои острые скулы

                    Из металла!

          Не сумел я, как было угодно —

                    Шито-крыто.

          Я, напротив, — ушел всенародно

                    Из гранита.

1973

Я из дела ушел

Я из дела ушел, из такого хорошего дела!

Ничего не унес — отвалился в чем мать родила, —

Не затем, что приспичило мне, — просто время приспело,

Из-за синей горы понагнало другие дела.

          Мы многое из книжек узнаем,