Баллада о краденой памяти - [31]

— У горцев Недоступных Гор в каждом доме так, — запалил лоскут материи, пропитанный смолой, кинул вовнутрь печи и прикрыл заслонку. Потом проделал то же самое и с другой печью-лежаком. Поднялся с корточек, потянулся и пробурчал:

— День кончился. Давай спать. Завтра поглядим, можно ли перейти на ту сторону.

Вор с недоверием вытянулся на жесткой плоской печи— лежанке, укрылся шкурами поверх одеяла и заснул, слушая как под ним гудит пламя.

Этли с безграничным любопытством смотрела в хрустальное яйцо. Она видела спящего парня, пещеру и его спутника. Она поняла, что ее сообщение дошло, что вор попытается пробраться на другую сторону Разлома и немного успокоилась. Потом попыталась отыскать Пришельца, но из этой затеи ничего не вышло. Очевидно, он еще не объявился снова. Ей остввалось только терпеть и ждать. Она страшно не любила и то и другое, но сейчас она не могла ничего предпринять.

Выпив старого вина, девушка последовала за служанкой в прекрасную женскую баню Белого Замка.

Проспав без всяких особенных видений до рассвета, недовольный, теплый вор был небрежно разбужен стаскиванием шкур и одеяла. Роххи увидел открытый глаз и буркнул:

— Вашей милости пора вставать. Позавтракаем, да и в путь.

Тоскливо вздохнув, одноглазый поднялся, поежился от утренних сквозняков, тянущих ледяной сыростью из-под полога, протер тыльной стороной руки лицо и несколько приободрился, увидя накрытый уже мужиком на давешнем камне завтрак. Роххи проворчал:

— Здоров же ты спать. Насилу поднял.

Тело вора болезненно загудело от приседания на корточки. Он подумал, что путь только начат и тоскливо вздохнул, торопливо расправляясь с жирной, сытной олениной и хлебом, с такой же как и вчера похлебкой и ничем не отличающейся от вечерней бутылкой вина. Роххи молча жевал. Вор заметил, что теперь его торба стала заметно меньше, да и карманы мужика уже не оттопыривались как вчера. Он явно пользовался пещерой вместо дома, как вчера и сказал. Потом вор увидел на полу какие-то предметы из металла, тускло поблескивающие в полутьме пещеры и прикрытые небрежно брошенным на них скомканным полотном хорошо продубленной кожи. Когда закончили трапезу, мужик поинтересовался:

— Сможешь тащить это? — он небрежно пнул звякнувшее железо. Вор недоумённо кивнул:

— А что будешь нести ты?

— Арбалет, — проворчал Роххи, — Арбалет, стрелы и кой-чего ещё.

Металлические непонятные предметы оказались тяжёлыми и неудобными. Они имели куда больше острых углов, чем плоскостей, и вору всё время казалось, что если он упадёт, то получит намного больше дыр в спине, чем сможет пережить. Он тащился вслед за неспешно сегодня идущим Роххи, за плечами которого колыхались мастерски приложенные круги верёвок и шкура.

Они поднимались всё выше и выше, навстречу странному ровному шуму, как если бы великаны в огромном количестве тянули хором нескончаемое, немелодичное "А-а-а-а-а-а..." с той стороны ограждающих Разлом гор.

Сегодня борода ворочалась в разные стороны на малейший шум, а в руках находился мощный зверовой арбалет, стреляющий тяжёлыми железными коваными стрелами. Вор притих и только мысленно жаловался себе на тяжкую жизнь.

Когда светило замерло над головой, постепенно нарастающий звук превратился в рев, и Роххи прокричал:

— Скоро спуск. Уже почти пришли, Рик! — повернулся и по скалистому уступу двинулся вперед, огибая крутой бок горы, загораживающей небесную панораму. Вор понял, что они подошли вплотную к Разлому. Ветер сбивал с ног, норовил оторвать хватающегося за змеящиеся по скале трещины парня. Руки, щеки, лоб и пальцы ног давно потеряли чувствительность, железяки за спиной уже, казалось, продрали своими остриями и одежонку, и кожу, впиваясь в мясо. Расселина, по которой они раньше шли, осталась внизу. Вор удивился, но не стал спрашивать спокойно лезущего впереди Роххи, почему они продолжают подниматься, когда можно прекрасно идти вниз по такой удобной, ровной лощине. Спустя немного времени он увидел ответ.

Под двумя лезущими по ступенчатому уступу скалы людьми развернулась пропасть Разлома. Вор никогда не думал, что вода может так громко реветь, пробиваясь сквозь нагромождения камней, падая водопадами со страшного, трехсотметрового в самых низких мостах обрыва, и ветер развеивал горные потоки в облака водящей пыли раньше, чем они достигали половины пропасти... Впрочем, у Роххи и его одноглазого спутника были более важные дела, чем просто глазеть на Разлом. Вор, однако, углядел, что такая удобная расселина, покрытая все утолщающимся слоем льда, круто обрывалась со стометровой высоты в ключом бурлящую ледяную воду, так что если бы и хватило веревок, спускаться все равно не стоило. Дорога, проложенная богами или природой, то сужалась до размаха рук, то расширялась раз в десять. Именно ей и борьбе с ледяным ветром и уделял вор основное внимание, скоро он с радостью обнаружил, что стал спускаться, и что по мере спуска, хоть и крутого, и страшного, ветер неохотно стал слабеть. Зато на камнях блестки льда превратились в ледяную корку, делая случайное падение не только возможным, но почти неизбежным. Подшитые мягкой кожей сапожки вора отчаянно скользили в поисках бугорков, за которые можно хоть немного удерживаться онемевшими от холода ступнями, несколько раз он проделал ногами опасные вензеля, и не особо того желая, видел с ревом пробивающуюся сквозь каменный завал воду глубоко внизу, за краем гигантского уступа обрыва, по которому они ползли. Ширина прохода стала всего три локтя, и одноглазый вдруг взмок от мысли, что в такой обуви он далеко тут не уйдет.