Балкон в лесу - [10]

— Так чего же вы здесь дожидаетесь, прекрасная молодежь? Почтовых открыток?

Однажды, когда Гранж добирался вот так пешком до дома-форта — это было в одно из последних воскресений ноября, — на первых извилинах его настиг дождь, и, как это обычно бывает, не успел он достичь плато, как дождь решительно перешел в ливень. Уже сгущались сумерки, тучи скользили на уровне Крыши, порой цепляясь за бугры на плато, которые на какой-то миг исчезали, обволакиваемые тягучим туманом; все предвещало один из тех затяжных дождей, после которых на Крыше целыми днями выступали влажные испарения. Когда на Крыше обосновывался дождь, Гранж чувствовал себя бодро и легко — от этого и еще больше от того, что он возвращается домой; по его телу растекалось тепло: он заранее представлял себе свое светское общество, устроившееся вокруг печки в общей комнате, которая вся дымилась от пара, исходившего от сохнущих шинелей. Он быстрым шагом шел против ливня, сознавая лишь легкую усталость да прохладу капель, стекавших одна за другой у него по спине, приподнимая рукой воротник промокшей шинели, который уже натирал ему подбородок. Ныряя в лесные тропы, взгляд тотчас же утыкался в стену ватного тумана, выраставшую шагах в двадцати; приходилось идти как бы в промоине грозовой тучи, перемещавшейся вместе с вами, и только от просеки, впереди, в приподнимаемом ветвями тумане, прорезался более светлый проем. Этот поход через лес, заточенный в туман, как в монастырь, мало-помалу настраивал Гранжа на его любимые грезы; ему виделось в этом олицетворение собственной жизни: все свое он носил с собой; в двадцати шагах мир делался мрачным, перспективы закрывались, и только крохотный нимб теплого сознания окружал его — эта вознесшаяся над беспризорной землей колыбель. На плато, где вода с обочин стекала плохо, уже разрастались лужи — захватывая дорогу, вздуваясь крупными серыми пузырями все усиливающегося ливня. Когда он поднял глаза и посмотрел вдаль, то заметил на некотором расстоянии впереди себя еще не до конца растворившуюся в завесе дождя человеческую фигуру, спотыкавшуюся о камни между лужами. Это был силуэт девочки, укутанной в длинный плащ с капюшоном и обутой в резиновые сапоги; она неуверенно шлепала по лужам, немного ссутулившись, словно на спине под плащом у нее висел кожаный ранец; и первое, что приходило в голову, — это школьница, идущая домой; но Гранж знал, что по меньшей мере на две мили вокруг домов не было, и тут он вспомнил, что сегодня воскресенье; он принялся с повышенным интересом наблюдать за фигуркой. Было в ее походке что-то интригующее; в стрекоте усилившегося ливня, который, похоже, ничуть ее не беспокоил, она и впрямь удивительно напоминала девчушку, прогуливающую уроки. То перескакивая сразу обеими ногами через лужу, то останавливаясь на обочине, чтобы отломать веточку, она вдруг оборачивалась на какое-то мгновение и как бы бросала из-под капюшона взгляд назад, словно прикидывая, насколько к ней приблизился Гранж, затем вновь принималась прыгать на одной ноге, подталкивая носком камешек, и, поднимая брызги, пробегала по лужам отрезок в несколько шагов; один-два раза, несмотря на расстояние, Гранжу показалось, что она насвистывает. Просека все дальше и дальше уходила в лесную глухомань; из-за ливня лес вокруг них трещал, как будто жарился в масле. «Эта девушка дождя, — думал Гранж, невольно улыбаясь за своим промокшим воротником, — какая-нибудь Фадетта — маленькая лесная волшебница». Несмотря на ливень, он стал замедлять шаг: ему не хотелось настичь ее слишком быстро, он боялся шумом своих шагов вспугнуть молодого лесного зверька за его грациозными увлекательными проделками. Теперь, когда он немного приблизился, она уже совсем не казалась девочкой: когда она пускалась бежать, ее бедра почти не отличались от женских; движения шеи, необычайно юные и живые, напоминали о вырвавшемся на свободу жеребенке, но в них то и дело мелькал утонченный изгиб, внезапно говоривший совсем о другом, как если бы голова нечаянно вспоминала, что она припадала уже к плечу мужчины. Слегка уязвленный, Гранж задавался вопросом, действительно ли она заметила, что он идет за ней следом; порою она, останавливаясь боком к нему у края дороги, взрывалась заливистым смехом — так смеются товарищу по связке, который ясным утром поднимается следом за вами, — затем, словно на целые минуты забыв о нем, возобновляла свое подпрыгивание цыганочки и разорительницы гнезд и вдруг казалась необычайно одинокой, при своем деле, как котенок, который отворачивается от вас, привлеченный клубком ниток. Так они шли какое-то время. Несмотря на шум колотившего по дороге ливня, светлый проем впереди даже казался Гранжу просветом в облаках: теперь он был всего лишь мужчиной, идущим за женщиной, в нем играла кровь, и его обуревало жгучее любопытство. «Девчушка!» — с трудом проговаривал он про себя, а сердце невольно билось сильнее всякий раз, когда фигурка останавливалась на обочине и рука на мгновение приподнимала тяжелый капюшон. Вдруг фигурка встала посреди дороги и, расположившись в луже, доходившей ей до щиколоток, переступая с ноги на ногу и разбрызгивая воду, принялась за мытье резиновых сапог; поравнявшись с ней, Гранж заметил под капюшоном, поднятым в его сторону, два глаза ярко-синего цвета, тепловато-терпкого, как тающий снег; в глубине капюшона, как в глубине яслей, виднелась мягкая солома светлых волос.