Балкон для Джульетты - [13]
Р я б о в. Пугаете, Павел Дмитриевич. Так ведь и до сердечного приступа человека довести можно.
К у м а н ь к о в. Нервишки? А причина есть? Ну, а вдруг ревизия никаких существенных изъянов не нашла?
Р я б о в. Не нашли?
К у м а н ь к о в. Я сказал, «если», допустим.
Р я б о в. Денно и нощно трудимся в поте лица, стараемся, усердствуем. Да вы присядьте. Может быть, рюмочку коньячку перед обедом примете?
А р х а р о в. После трудов праведных, как после баньки, — это святое дело, это по-христиански.
К у м а н ь к о в. Благодарю, не употребляю.
А р х а р о в. Напрасно. Армянский, «три звездочки», жизненному тонусу способствует. (Раскрывает боковину расписанной под хохлому бочки — там нечто вроде бара, — достает бутылку коньяку.)
К у м а н ь к о в. И этот уголок вашей базы ни на что привычное глазу не похож, прямо-таки райский уголок…
Р я б о в. Так ведь, Павел Дмитриевич, большую часть жизни на производстве проводим. Осуждаете?
К у м а н ь к о в. Сражен, не нахожу слов.
А р х а р о в. Ваше здоровье, Павел Дмитриевич! (Выпивает.) Ух, хорошо пошла, нектар, его смаковать надо.
Р я б о в. Аким Акимович, не увлекайся…
А р х а р о в. Вот уж что-что, а на этот счет наш завбазой строг, даже лют. Трудовая дисциплина у него во главе угла!
К у м а н ь к о в. И правильно делаете, Арсений Максимович. Распусти подчиненных, и работничков не соберешь. А что это там у вас за бочки под навесом стоят?
Р я б о в. Огурчики солененькие, а рассол — что твое шампанское. Откушайте, милости прошу. Архаров, предъяви ревизору нашу фирменную продукцию!
Куманьков и Архаров выходят.
(Достает бутылку, разглядывает ее.) Все на дармовщинку норовит, а сам наперстка не поставит… (Дважды жадно выпивает.)
Возвращается Г р у з д ь.
Что? Ну, что? Чего на пороге присох, окаменел что?
Г р у з д ь (выдыхает). Порядок! Две пачки пятирублевого достоинства и в каждой по сто самолично вложил в портфель ревизору.
Р я б о в. Незаменимый ты человек, Груздь.
Г р у з д ь. Все дела ради.
Р я б о в. Только вот трусоват не в меру. Руки-то как дрожат…
Г р у з д ь. Возраст уже не тот, Арсений Максимович, это в молодости я ради золотой жизни на любую рогатину медведем кидался. А теперь чего мне надо? И ведь рискую.
Р я б о в. Чего ради?
Г р у з д ь. Инерция, стезя такая жизненная мне выпала.
Звонит телефон.
Р я б о в (снимает трубку). Овощная база. Куманькова? Какого еще Куманькова? Ах ты господи, Павла Дмитриевича! Сию минуточку! (Кричит.) Товарищ ревизор, вас к телефону просят!
Входит К у м а н ь к о в.
К у м а н ь к о в. Слушаю. Это ты, Аннушка? Ну, сколько раз я тебя просил: не звони мне туда, где я провожу ревизию! Ну, что случилось? Ничего не понимаю. Открытка пришла? Открытка на нашу мебель? Румынская «стенка»? Вот некстати, вот уж не ко времени… Да нет, почему, я рад. Даже очень рад. Но где сейчас деньги взять? Ее же выкупать надо срочно! Да, мой сослуживец Некодимов обещал, но он автомашину купил. Ну, ладно, хорошо, дома все разложим, обсудим. (Положил трубку, закурил.)
Р я б о в. Неприятности?
К у м а н ь к о в. Что? Ах, нет, напротив. Радость тоже с ног сбить может. Извините. (Выходит.)
Г р у з д ь. Слышали, Арсений Максимович?
Р я б о в. Слышал. Дай сообразить, опомниться дай…
Г р у з д ь. Ему мебель, а нам сама фортуна в руки подвалила. Под счастливой звездой родились, Арсений Максимович!
Р я б о в. Не суетись, не мельтеши перед глазами… Сегодня у нас что — пятница, завтра, значит, суббота, а потом воскресенье. За эти три дня наш ревизор сообразит, должен сообразить, что к чему. Не в петлю же ему лезть?
Входит А р х а р о в.
Где ревизор?
А р х а р о в. К машинистке пошел.
Р я б о в. Заключительный акт печатать…
Г р у з д ь. О господи!
Р я б о в. А вот что в нем? Ну, что вы на меня уставились, гуси-лебеди? И лица у обоих перевернутые…
А р х а р о в. Арсений Максимович, душу мою сомнение гложет. А вдруг ревизор ничего у нас такого-этакого не нашел? И все у нас в ажуре? За что же такие деньги на ветер выбросили?!
Р я б о в. «Такого-этакого»… Дело сделано!
Г р у з д ь. Аким Акимович, это уже я подсуетился.
А р х а р о в. Ну, Груздь, ты, как нечистый дух, всегда не вовремя подвернешься…
Р я б о в. Жадность, Архаров, тебя погубит. Слышал, что ревизор здесь говорил, как глазами вокруг зыркал? Или не при тебе это было?
А р х а р о в. Чего же он тогда сразу нам всю правду-матку не выложил?!
Р я б о в. А ты думаешь, он дурак? Недоумка сюда пришлют? Нет, гуси-лебеди, ревизия — это всегда наваждение, это стихия, как гром с ясного неба, тут ничего предвидеть никому не дано. А жить хочешь — крутись! Вот ты, Груздь, или ты, Архаров, или я можем с уверенностью сказать: сколько в казну, а сколько в мошну пошло?
А р х а р о в. Я нет.
Г р у з д ь. Молчу, воды в рот набрал.
Р я б о в. То-то и оно. А за три года, пока база существует, сколько товару прошло — тут сам черт голову сломит!
Г р у з д ь. Да, береженого бог бережет.
Появляется Ж а н н а.
Ж а н н а. Привет овощеводам-мичуринцам!
Р я б о в. Жанна, сейчас не до тебя.
Ж а н н а (садится). А я думала, что меня здесь радушно принимали. И на этот раз коньячком угостят…
А р х а р о в. Тут не забегаловка.
Сборник пьес драматурга Льва Митрофанова содержит произведения, отражающие жизнь наших современников. В пьесе «Где нас любят…» рассказывается о береговой службе полярного мореходства, о трудностях, с которыми нередко встречаются в Арктике советские моряки и преодоление которых требует решительности и мужества. «Суд матери» — пьеса о молодом солдате, поначалу не признающем воинской дисциплины, не желающем понимать важности военной службы, но в действительности представляющем собой человека необыкновенно чистого, душевно богатого, с сердцем, полным добра и сочувствия к людям, готового на самопожертвование ради спасения чужой жизни. В основу пьесы «С повинной…» положена проблема воспитания личности в нашем обществе.