Бали - остров живых богов - [45]

Искусство как форма жизни

В балийском языке нет слова «искусство». И тем не менее кажется, что все на Бали проникнуты желанием сделать своими руками какое-нибудь произведение искусства. Искусство здесь органически вошло в повседневную жизнь, оно определяет и оживляет будни балийца.

Что бы балийская женщина ни делала — ставит ли она утром несколько цветов в корзиночку из пальмового листа, чтобы отнести их в молельню предков, связывает ли стебли риса в снопы, она делает это с большим прилежанием и очень искусно. Все, что делает балиец, подчинено ярко выраженному чувству формы. Поэтому прав Тео Майер, когда пишет, что каждый балиец — художник. Правда, его художественный дар (в отличие от того, как это происходит у нас) не выделяет его среди других людей. Искусство балийца — это не только часть его жизни, какой, например, может быть та или иная профессия. Искусство наполняет и определяет все его существование, владеет им целиком. То, что дано от природы, не нужно специально подчеркивать, поэтому в балийском языке нет слова для обозначения искусства. Лишь отдельные виды деятельности — живопись, резьба по дереву и кости, раскрашивание масок, изготовление жертвоприношений, театр теней, музыка, пение, танец — имеют на Бали свои, учитывающие малейшие нюансы наименования, позволяющие нам понять, как глубоко проник мир изображений и игры в будни балийца.

Когда сегодня проезжаешь по Бали, испытываешь такое чувство, будто знакомишься с островом, находящимся во власти художественных импульсов. Если мы попробуем продемонстрировать целостность образа на примере отдельных объектов, то увидим, что по нашим меркам мы имеем дело с превосходными декоративными изделиями, высокое же искусство в нашем понимании отсутствует полностью.

Из этого следует, что на Бали, вероятно, никогда не было выдающегося художника, гения в нашем понимании. Нигде там не проявился художник с претензией на неповторимость и особое влияние.

Каждая архитектурная деталь, каждая скульптура или картина, не считая изготовленных на потребу туристам, представляют собой часть чего-то целого, относятся к какому-то храму или дворцу. Они не существуют сами по себе, как произведения искусства, а чему-то служат, что-то символизируют — божество, Будду, демона, князя, небо, преисподнюю, море. Они — части одного, порой даже малозаметного целого, и их суть в большинстве случаев раскрывается только в связи с этим целым — каким-нибудь культовым обрядом, церемонией, праздником. Балийские храмы, даже если их ворота и молельни украшены прекрасными барельефами, кажутся мертвыми и пустыми, если они не подчинены ритму праздника и не оживляются празднично одетыми людьми, несущими жертвоприношения.

Архитектура, архитектурный орнамент, живопись, скульптура, музыка и танец — все это на Бали связано между собой и проявляется по-настоящему лишь в действии, становясь понятным как выражение чувства формы, свойственного балийцам, которое помогает им чтить. богов.

В противоположность народному образованию (обязательное школьное обучение было введено лишь несколько лет назад) художественные и религиозные школы составляют часть традиционного образа жизни балийцев. Грудной ребенок, прильнув к телу матери, уже совершает утренние жертвоприношения. Играя, малыш неумелыми ручонками делает первые самодельные фигурки и рисовые шарики для жертвоприношений, участвуя вместе со взрослыми в подготовке к праздникам. И когда девочка учится ходить, она, сама того не сознавая, копирует первые танцевальные шаги и одновременно старается подражать грациозным движениям рук и пальцев старших сестер. Маленькие мальчики отбивают деревянными палочками такт бамбуковых трубок гаме-лана. Если отец занят вырезанием деревянной фигурки, дети сидят рядом и тоже пробуют что-то вырезать из ненужных кусков древесины или размешивают краски и помогают раскрашивать фигурки.

Существует много удивительных примеров пробуждения художественных интересов. Так, Урс Рамсейер пишет о Кокорде Майун Путре, сыне последнего правителя Клунгкунга, что он по требованию своего умершего отца, как старший (а ему было уже за пятьдесят), начал вырезать маски для царского представления-хроники в масках — топенга: «Божественный Дева Агунг был мертв уже три месяца, когда он во дворце Сарасвати явился группе ремесленников и поручил им передать его сыну Кокорде Майуну модель масок, которые он вырезал сам, когда был в живых».

Сын правителя вспоминает о том, что произошло после того, как внесли две коробки, полные масок: «Я испугался, ведь многие из этих масок я видел впервые. Как я должен вырезать такие маски, когда мне никогда не приходилось делать ничего подобного? Однако, вероятно, это было божье предначертание — с этого часа и по сей день я все время вырезаю маски.

Самым важным и самым трудным в работе является внутреннее озарение. Когда на меня снисходит вдохновение, я могу за один день изготовить целую маску… Техникой я владею гораздо хуже других мастеров. Когда мои маски просто лежат, они ничего собой не представляют, зато в танце, они оживают. Мои маски правителей обладают такой мощной силой, что в Бугбуге и Абанге люди при виде их падали перед ними ниц, впадали в транс и оказывали им почести».