Балерина, Балерина - [26]

Сейчас вечер, и мы с мамой стоим у окна. Мама рассказывает, что фотографии будут готовы через несколько дней, что потом Карло пойдет в полицейское управление и сдаст документы на пропуск. Мы смотрим в окно, и мама говорит. Она рассказывает, что сейчас в доме нас только трое: я, Карло и она. Если бы Карло женился, если бы у него были детки, то и дом тогда был бы живой и здоровый, как любой дом, где слышно, как дети плачут и смеются. Потом она говорит про Йосипину, она говорит, что Йосипина хорошая женщина, и если Карло не женится, то она будет заботиться о нем, будет ему гладить и стирать. Готовить не нужно будет, говорит мама, Карло сам хорошо готовит.

Я смотрю в окно, во двор. Мама рассказывает, что луна на небе, что поэтому не так хорошо видны звезды. Потом я думаю о птицах, о дворе, о холмах, поле и черешне, и снова о холмах и о долине, маминой долине. Потом мама отводит меня в кровать. Вот увидишь, как будет хорошо, говорит она, Карло повезет нас, когда мы получим пропуск, и гладит меня. Я вижу ее. Я вижу ее глаза, руки. Потом она удаляется, я вижу ее. Останавливается в дверях, еще раз смотрит на меня, потом говорит: Спокойной ночи, Балерина, — и прикрывает дверь.

12.

Карло во дворе. Мама говорит, что ему, наверно, холодно, что осень, что мне нельзя выталкивать его во двор. Я вижу его. Он под каштаном сидит на стуле. Я видела, как он схватил стул из кухни и потащил его во двор. Сейчас он сидит на нем и грызет яблоко. До этого она мне дала капельки, моя мама. Вот увидишь, потом все будет хорошо. Сейчас, как и всегда, я ничего не чувствую. Мама говорит, что капельки — это лекарство, чтобы она не слишком уставала, чтобы мне не надо было ехать к Элизабете или чтобы за мной не приехали на машине и не увезли. Потом она идет во двор, я вижу ее, Карло ей что-то говорит. Мама слушает. Я его вижу. Он что-то ей говорит, потом мама поворачивается к каштану, и Карло идет к дому. Я его вижу. Он уже в прихожей, заходит на кухню. Он не смотрит на меня. Потом приходит и мама. Смотрит на Карло, говорит:

И кто тебе это сказал?

В трактире, они позвонили в трактир, говорит Карло.

И теперь?

И теперь всё. Что есть, то есть. Он ушел, и его не могут больше найти. Сказали, уже месяц прошел, как он не возвращался! Взял сумку, пришел в трактир, выпил поллитра и сказал, что идет на станцию, и всё. Его больше нет, ушел, конец, если уж дурак, так дурак, ничего не поделать, всё, фанкуло порка путтана, раз уж я сказал ему, что потеряется, тесто ди каццо. Сидел бы дома и слушал своего Бетховена на граммофоне, нет, путтана эва. Куда он трахаться поехал в Вену, если не мог даже за хлебом сходить, если ничего не делал всю свою жизнь — он в Вену поедет. И ведь доехал. Позвонили из гостиницы. Он оставил все вещи в комнате, сумку, штаны, куртку, и больше его не видели. В кармане они нашли телефон, телефон трактира, и позвонили, из гостиницы. Сказали, что его больше нет, что они звонили в полицию и что его больше нет. В какую полицию, путтана эва, они, видите ли, звонили, если он дурак. В чем мать родила остался, и даже не понял, что голый, и бог знает, куда запропастился. Но, санто дио, раз уж я ему сказал, чтоб сидел дома, чтоб слушал эту музыку на граммофоне. Куда тебе ехать в твои-то годы. Я вот тоже во сне гуляю под луной, ну, хожу я вдоль поля, рядом с картошкой, но я ведь не еду в Вену, фанкуло. Вот так, его больше нет.

Сейчас он больше не говорит, Карло. Он сидит, наливает себе стакан и пьет. Бедный Сречко, произносит мама и смотрит на двор.

Потом Карло поднимает глаза. Я вижу его, у него свет в глазах. Я думаю, что он плачет. И у меня тоже свет в глазах, когда я плачу. Потом он произносит:

Не бедный, а дурак!

И потом мы молчим.

Сейчас вечер. Я на кухне. Я сижу и смотрю на Грету Гарбо на картинке. Мама позади меня, ее руки на моих плечах, и она смотрит вместе со мной картинки, и я знаю, что она скажет: У-у-у, мамма миа, посмотри, какая красивая. И потом я вижу, как она убирается, как зажигает лампочки на гондоле, как вытирает пыль с телевизора, как потом его включает и смотрит в него. Потом я вижу, как она смеется, как смотрит в телевизор, и я вижу, как она, смеясь, зовет меня, чтобы я тоже посмотрела, послушала, что я тоже буду смеяться, что молодцы же они, те, кто в телевизоре. И потом я смотрю. Я вижу двух мужчин. Мама говорит, что это мужчины, потому что носят штаны и у них нет юбкок. Ни с бабочками, ни с бантиком. Потом мама рассказывает, что эти двое — Станьо и Олио, но она никогда не знает, кто из них Станьо, а кто Олио, Олио — этот худой, а Станьо — тот толстый, или наоборот. Они оба летят на самолете. Мама говорит, что они оба летят на самолете, и что самолет сломался, и они выдумывают все, что только возможно, чтобы он не упал, и что они смешные. Потом я вижу самолет, как он падает. И остается только этот худой, вылезает из грязи, куда упал самолет, и ищет того толстого, и потом он его видит. Он видит, что у того крылья и шляпа, и тот его приветствует, и летит на небеса.

Потом приходит Карло. Я его вижу. Он уже сидит на кухне и говорит, что посмотрит погоду на Любляне, что на Любляне всегда точно угадывают, какая будет погода. Он сидит и смотрит в телевизор, и я слышу, как говорят, что будет дождь, но я не знаю ни где, ни когда. Потом, я знаю, Карло уснет там, на стуле, и мама мне скажет: Иди сюда, Балерина, мы почистим зубки и потом пойдем спать, потому что завтра новый день. И я знаю, что описаюсь, и что потом будет новый день, будет утро, и мама меня умоет и будет так, как когда-то. И если я не буду спать, то буду все выбрасывать в окно, а если я не буду все выбрасывать в окно, я просто встану и подумаю об Иване, как он меня вылечит, и потом я открою дверь и посмотрю на маму, как она спит, и я увижу, что она одна, потому что папа уже на небесах.