Балалаечных дел мастер - [7]

Пояснительным руководством к экспонируемым инструментам и концертным выступлениям оркестра служила написанная Андреевым на французском языке специальная брошюра «Национальные инструменты в России» с приложенным к ней «Каталогом старинных музыкальных инструментов русского народа, усовершенствованных Андреевым».

К слову сказать, на выставке также экспонировались расписанные художниками С. В. Малютиным, М. В. Врубелем, К. А. Коровиным, А. Л. Головиным балалайки из музея «Русская старина» (имение Талашкино под Смоленском). Организовала эту выставку известная меценатка княгиня М. К. Тенишева, имевшая в Талашкино свои собственные мастерские по производству балалаек художественной работы. Тенишева получила ряд заманчивых предложений на продажу своих музыкальных экспонатов. Но она такую сделку отклонила и вернула все балалайки в свою Талашкинскую «скрыню». Часть этих балалаек ныне хранится в Смоленском краеведческом музее и в его филиале в Талашкино.

За экспонируемые инструменты Андрееву была присуждена золотая медаль, Налимову — бронзовая, Муравьеву — помощнику Налимова — почетный отзыв. Об этом Андреев был извещен отделом промышленности Министерства финансов 24 октября 1902 года. Несмотря на то, что золотая медаль юридически была присуждена Андрееву, как экспоненту, он все же считал, что заслуга в ее получении полностью принадлежит Налимову. Так в письме, написанном B. В. Уварову в 1906 году, Андреев писал: «Работа C. И. Налимова награждена золотой медалью на Парижской выставке в 1901 году». (Здесь, очевидно, ошибка в датировке, медали присуждались в 1900 году. — А. П.). Совершенно справедливо по этому поводу пишет Н. А. Дегтева, что факт признания заслуг за Налимовым «доказывает и характеризует В. В. Андреева как человека добропорядочного, ценившего труд С. И. Налимова и понимающего как много сделал он во славу русской (народно-инструментальной) музыши». Этот факт показывает, что отношения Андреева и Налимова на фоне несложившихся отношений Андреева с Ф. Пасербским выглядят удивительно человечными, бескорыстными.

Имеющая хождение версия о том, что Налимов был на этой выставке вместе с Андреевским оркестром, документально не подтверждается.

В памяти потомков сохранилось несколько эпизодов из жизни Налимова, характеризующих его не только как музыкального мастера, но и как первоклассного столяра-краснодеревщика. На первый взгляд они кажутся вымышленными, однако их необычность еще и еще раз подчеркивает большой талант мастера. Некоторые из них имеет смысл здесь пересказать.

Однажды Налимов изготовил кому-то из простой березы ларец. Но сделал его так искусно, что все считали его изготовленным из дерева ценной породы… В другой раз увидал он у кого-то шкаф заграничной работы, богато украшенный художественной резьбой. Вызвался сделать такой же… И действительно сделал. Только еще лучше, еще художественней!..

Примерно к 1900 году Налимов уже считался опытнейшим мастером. Не знал он равноценных конкурентов в области изготовления домр и балалаек. Из года в год познавал он тайны мастерства. Развивались верность глаза, тонкость слуха, уверенность руки. Неутомимый труженик, пытливый экспериментатор, не имел он других интересов, кроме тех, что сосредоточивались на мастерской.

Наиболее удачным его инструментом, по свидетельствам современников, была сольная балалайка за № 102, изготовленная в 1902 году лично для Андреева. По красоте формы, полноте звучания и певучести тона представляла она собой подлинное достижение искусства.

Несколько позже В. В. Андреев подарил этот инструмент известному балалаечнику-солисту Б. С. Трояновскому[10], который и прошел с ним свой долгий творческий путь. После смерти Трояновского инструмент находился в коллекции Ленинградского института театра, музыки и кинематографии.

Кроме оркестровых разновидностей балалаек и домр, Налимов изготовил также несколько экземпляров усовершенствованных народных звончатых гуслей. В первоначальном виде крыловидные — звончатые — гусли представляли собой обрубок дерева, выточенный в виде расширяющейся в сторону от головки доски. Верхняя сторона была гладкой и служила для струн, а нижняя выдалбливалась, принимая вид полого, хотя и не очень глубокого ящика. Позднее на доске стали просверливать «голосники», а ящик заделывать тонкой дощечкой-декой. Количество струн было различным, но не меньше пяти. В узкой части доски эти струны прочно закреплялись, а в широкой — накручивались на деревянные или железные колки, называющиеся «шпенёчками». В глубокой древности использовались волосяные струны — из конского волоса, позже — кишечные или жильные, и наконец — медные, которые звучали гораздо звонче волосяных и кишечных. Отсюда, скорее, и пошло выражение «гусли звончатые».

В начале нынешнего столетия звончатые гусли подверглись усовершенствованию, осуществленному О. У. Смоленским и Н. И. Приваловым. Корпус гуслей стали склеивать из отдельных деталей — обечаек, применили подставку. Это значительно повысило их звуковые качества. Корпус инструмента покрывали лаком. Струн стало 13–14. Настраивались они по ступеням диатонической гаммы.