Баку 1501 - [64]
Внезапно на Айтекин напала веселость. Теперь рядом с Ибрагимом находилась, хотя и в мужской одежде, влюбленная девушка-кокетка. Она шутила с ним, нет-нет задевала, будто невзначай, локтем. Молодой дервиш ровно ничего не понимал. Раньше он принял бы эту игривость за избалованность купеческого сынка и отнесся бы к ней со снисходительностью старшего брата. Но теперь, после всего сказанного?! Девушка принялась подсмеиваться над белым дервишским одеянием Ибрагима, кажущимся в лунном свете особенно ярким. Больше всего забавлял ее широкий подол - ведь во многих городах, в которые забрасывала Айтекин невольничья судьба, так одевались женщины: снизу узкие шаровары, а сверху широкая короткая юбка.
- Ага дервиш, а как одеваются женщины в ваших краях? - спросила Айтекин, дернув Ибрагима за рукав.
Странно, но тот вздрогнул от этого прикосновения. Поскольку секта, к которой он принадлежал, запрещала ему любить и обзаводиться семьей, он при виде девушек старался подавить возникающие в сердце чувства. Даже Нэсрин, даже Нэсрин пожертвовал он! Разве совместимо это с его любовью к богу? Он запрещал себе думать об этом. Но что же с ним происходит теперь? Неужели в сердце вновь пробуждается запретное чувство... Отчего? - не мог понять молодой дервиш. Ведь рядом с ним сидит "брат", и что он может испытывать к нему, кроме братской привязанности? Однако какой-то жар заливает все его тело... "О-о, неужели я становлюсь таким же испорченным, как некоторые дервиши? Сохрани меня от этого, о аллах!" - взмолился мысленно Ибрагим. Он сурово сдвинул брови, локтем оттолкнул руку девушки: побоялся коснуться пальцами этой нежной руки. Встал.
- Пора спать, брат, ты иди, отдыхай. Я вот тоже скоро лягу, только поброжу немного, - хрипло проговорил он.
То ли кокетство, то ли безысходность ожидавшей ее участи на миг заставили Айтекин забыть об осторожности. "Все равно однажды я погибну в лапах какого-нибудь негодяя. Уж лучше принадлежать этому юноше, в которого я, кажется, влюблена... А если я откроюсь ему, спасет ли он меня из лап этого злодея? Да нет, пустые мечты! Что есть у этого бедняги, чтобы он мог меня выкупить? Никто не даст ему большой суммы... Меня ведь ведут во дворец, от меня ждут большой прибыли". При мысли о дворце в сердце ее опять взбурлило чувство мести. "Нет! Я должна добраться до этого злодея и узнать, по какому праву он пишет газели о любви, о высокой любви? Любовь несовместима с жестокостью! Стихи может писать лишь чистый, ничем не запятнанный человек. Это кощунство - писать стихи и отдавать кровавые приказы! Человек, который пишет любовные газели, не может оставлять людей без крова, лишать их жизни, убивать детей, - по тем местам, где прошел он, совы ухают! Я непременно должна спросить у него об этом. Я должна вкусить хотя бы каплю его крови, чтобы она притушила неугасимо пылающий в моей груди огонь священной мести, чтобы я могла, наконец, сказать: "Я отомстила за тебя, мой народ. Я отомстила за вас, мои отец и мать, мои братья и сестры!" Только тогда смогу я закрыть глаза на этот свет и с чистой совестью отправиться к тем, кто ушел в мир иной из нашего разоренного села. Нет, любовь - великое счастье, но досталась мне она в тяжкий день. Во имя мести я должна пожертвовать любовью".
Айтекин нарушила наконец затянувшееся молчание:
- Хорошо, иди погуляй, а я пойду спать, у меня уже веки слипаются. Извини, брат, я тебя совсем замучил.
Когда молодой дервиш услышал этот дрожащий голос, сердце его сдалось. Но вместе с тем он обрадовался, что начинает избавляться от наваждения. "Нет, конечно, он не развратный юноша. Что за глупые мысли у меня возникли? Это просто озорной ребенок. А я..." И снова Нэсрин, Нэсрин встала перед его глазами. Ибрагим поспешно вскочил, рванул шнурки на вороте своего белого балахона, подставил грудь навстречу легкому, как поцелуй девушки, ветерку. Пробормотав нечто нечленораздельное, удалился...
...В эти самые дни в рибате Гарачи предавался отдыху иностранный посол. Он решил задержаться в гостеприимном караван-сарае Ибадуллаха, чтобы отдохнуть после долгого пути, а уж потом с новыми силами продолжить путешествие. Он не был знаком с нашими молодыми людьми и не знал, конечно, что происходит в их сердцах. Не ведая об их существовании, он, естественно, не подозревал, что они находятся всего в нескольких агачах от него, в ханагяхе. Но и он, как мы знаем, направлялся к шаху. В течение всего пути посол не расставался с толстой тетрадью в черном переплете. И что бы он ни увидел интересного, непременно вписывал в эту тетрадь. О, там были очень любопытные записи! Из них можно было узнать о ценах на различные товары в городах и караван-сараях, где останавливался посол, сведения о том, что можно с выгодой купить и продать в этих местах.
..."Отсюда на европейские рынки, и особенно в Англию, отмечал посол, можно вывозить дешевый шелк-сырец. Английские купцы меняют здесь два куска ткани, именуемой "каранки", на шесть батманов шелка-сырца. Продавая один гуладж[37] тонкого красного сукна за двадцать пять-тридцать пятаков, за батман шелка-сырца они платят всего лишь шесть пятикопеечных монет!
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Этот роман посвящен жизни и деятельности выдающегося азербайджанского поэта, демократа и просветителя XIX века Сеида Азима Ширвани. Поэт и время, поэт и народ, поэт и общество - вот те узловые моменты, которыми определяется проблематика романа. Говоря о судьбе поэта, А. Джафарзаде воспроизводит социальную и духовную жизнь эпохи, рисует картины народной жизни, показывает пробуждение народного самосознания, тягу простых людей к знаниям, к справедливости, к общению и дружбе с народами других стран.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.