Баку 1501 - [33]
- А стоило ли им ехать сюда из Ардебиля, чтобы быть здесь убитыми?
- Они стали мучениками во имя распространения идей единого аллаха его пророком и его продолжателем на земле - Али. И мой путь - это путь Али. Я Гамбар[16] - верный слуга Али!
- Прости, но гамбаром называют у нас вот эти черные точильные камни, что валяются под ногами. У тебя сердце крепкое, как гамбар, или что другое?
Слова Султаным-ханым ударили в самое сердце Исмаила, нанесли ему рану ощутимей, чем от оружия. Рука сама потянулась к мечу. Властно и горячо, как это свойственно уверенным в себе и в собственной силе людям, Исмаил воскликнул:
- Подними над головой свой щит! Я буду вести с тобой открытый поединок - арабскую борьбу! На чьей стороне аллах, тот и победит до восхода солнца, - с этими словами он показал на алеющий восток, где вот-вот должно было показаться светило.
- Храбрец, у меня нет щита, но арабской борьбой я владею. Зачем нам идти друг на друга, восстанавливать брата против брата. Ведь и ты хорошо знаешь, что эта война идет не между двумя враждующими народами. И убивающие, и убиваемые - сыновья одного народа. Брат проливает кровь брата. Задумайся: на Ширване, и здесь - везде, где ты ведешь войну... А теперь что ж, поборемся. Кто будет побежден, войско того пусть сдастся, покорится победителю. Посмотрим, кому поможет аллах!
- О аллах...
- О аллах...
- В этом мире всегда и бегущий призывал аллаха, и преследующий. Язык-то у тебя подвешен хорошо, а вот поглядим, как ты на мечах бьешься?
- Я бы тоже хотел это увидеть!
Они яростно скрестили мечи. В еще слабых красноватых лучах едва поднявшегося над горизонтом солнца сверкнули лезвия. Оба бились с юношеским пылом, увлеченно. Настоящий гнев пока не охватил их, они будто упражнялись в искусстве владения мечом.
Стоя в укрытии за скалой, Салех взволнованно наблюдал за ними, готовый в трудную минуту прийти на помощь своей госпоже.
Арена для борьбы была совсем неподходящая, тесная, и вскоре оба поняли, что бой на конях не принесет желаемого результата.
- Эй, смельчак, нам придется спешиться!
- Спешимся.
Оба соскочили с коней. Битва на мечах разгорелась с новой силой. В этот самый момент стрела, со свистом метнувшаяся с ближайшей башни, едва не задев одного из разгоряченных молодых людей, ударилась о камень. С башни доносились голоса:
- Жаль, не проткнул стрелой этого вражьего сукина сына...
- Глупец, а вдруг стрела не в него попадет?! Как повернется, да как в Султаным-ханым вонзится... Тогда куда денешься? Клянусь, в этом случае я сам тебя зарежу, как собаку!
- А вот это разве по-мужски? На наших глазах... Давай тогда хоть аркан закину, подсеку его.
- У них - арабская борьба. Не вмешивайся. Султаным сумеет за себя постоять.
Уже поднявшееся над горизонтом солнце осыпало мечи и кольчуги закованных в броню храбрецов алыми и золотыми лучами. То один, то другой, оказавшись лицом к солнцу, невольно прикрывал ослепленные глаза. Теперь солнце могло стать их первейшим врагом, убийцей каждого из них: вопьется предательски в чьи-нибудь глаза, ослепит - и вонзится вражеский меч в незащищенную вовремя грудь...
Темп схватки все убыстрялся, тела извивались как змеи, пламенем алели в лучах восходящего светила. Находившиеся на башне защитники крепости беззвучно молили: "Пощади, солнце, пощади, Хазар, не сверкайте в глаза Султаным-ханым, поберегите ее, берущие свет от вас же, очи! Не впивайся ей в глаза, солнце! Не дай ей пасть жертвой врага..."
И то ли луч солнца, ударив в глаза Исмаила, ослепил его, то ли предательски осыпался под ногами песок, образовав пустоту, но он споткнулся и упал на правое колено.
Разгоряченная Султаным-ханым отшвырнула меч и мгновенно вытащила из-за пояса маленький золотой кинжал - царственный подарок ее свекра Ширваншаха Фарруха Ясара, в день, когда он впервые увидел ее на военных учениях! Лезвие из закаленной стали, изготовленное лучшими мастерами Дагестана, было вправлено в золотую рукоять. Султаным-ханым проворно приставила острие к горлу юноши - и внезапно их глаза встретились. Сердце ее защемило: в этих глазах было такое странное выражение, которое могла заметить только женщина, созданная природой Матерью! Только материнские глаза могли уловить в этом взгляде безнадежность отчаяния. Невольно руки женщины-воина ослабли, мышцы стали вялыми. "О аллах, он же совсем ребенок! У него даже усы еще не пробились. Это и есть знаменитый шах?! Может быть, я ошиблась... Нет-нет, какая ошибка, это сам Исмаил!"
Она убрала колено с груди парня, отвела кинжал. Встала, вложила кинжал в подвешенные к поясу ножны. Уже простившийся было с жизнью молодой человек почувствовал какое-то странное состояние: "Не убил, а ведь готов был убить. Может, почувствовал, что я испугался? Тогда - лучше смерть! Но, может, он не знает в точности, кто я, и это его остановило?"
Со стен крепости раздавались ликующие крики: "Молодец!", "Отлично!", "Аферин!". Вдруг возгласы разом смолкли: осажденные увидели, что их военачальник протянул руку поверженному врагу, помог ему подняться и, отступив на шаг, что-то сказал. Султаным-ханым говорила:
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Этот роман посвящен жизни и деятельности выдающегося азербайджанского поэта, демократа и просветителя XIX века Сеида Азима Ширвани. Поэт и время, поэт и народ, поэт и общество - вот те узловые моменты, которыми определяется проблематика романа. Говоря о судьбе поэта, А. Джафарзаде воспроизводит социальную и духовную жизнь эпохи, рисует картины народной жизни, показывает пробуждение народного самосознания, тягу простых людей к знаниям, к справедливости, к общению и дружбе с народами других стран.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.