Баку 1501 - [17]
Рагим-беку казалось, что он не вынесет, если несчастье коснется этой изумительной, по-детски забавной красавицы. В этих пугливых глазах джейрана не должно быть и тени страха...
Молодой кази подъехал к лагерю. Байрам-бек, стоя перед палаткой, разговаривал с проводником.
- Доброе утро, дядя!
- Доброе утро, Рагим-бек. Откуда так рано?
- Прогулялся немного по берегу реки.
Байрам-бек с гордостью оглядывал статную фигуру соскочившего с коня племянника; его сияющее молодостью слегка загорелое лицо, на котором проглядывал нежный пушок, с закрученными, как у самого Байрам-бека, и лихо торчащими кверху усами, пронзительно черные глаза под будто нарисованными тушью бровями. "Настоящий игит пойдет в дядю, благородная девушка - в тетю", - вспомнил он поговорку. Молодой кази немало стараний прикладывал к тому, чтобы гладкие от природы усы его закручивались, как у дяди. Не только лицом, но и характером пошел он в Байрам-бека, любившего юношу, как сына, как невозвратную свою молодость...
- Утренняя прогулка очень полезна, сынок, - сказал он.
Рагим-бек подошел ближе:
- Дядя, на берегу реки я встретил человека...
Язык не повернулся сказать: "Встретил девушку!" Но Байрам-бек и проводник, казалось, только и ждали этих слов. Оба внимательно посмотрели на молодого кази, и Байрам-бек быстро спросил:
- Где?
Рагим-бек поднял зажатую в правой руке плетку, показал место вверх по течению:
- Вот там... немного выше...
- А куда он ушел?
- Мне не удалось узнать. Он, увидев меня, сразу же исчез среди скал.
Байрам-бек с подозрением взглянул на проводника:
- Кто бы это мог быть? Может, кто-то из соглядатаев, людей Ширваншаха?
Проводник с сомнением покачал головой:
- Не думаю. Ширваншах Фаррух Ясар собирает войско в стороне Гебеле. Шемаха пуста. А сын его Гази-бек - в бакинской резиденции. Это я знаю наверняка. Значит, человек этот только из тех гяуров, о которых я вам говорил. Наверное, прослышав о нашем приходе, они сбежали из села и укрылись где-нибудь в горах, забились там в пещеры. Вот их, дорогой господин, просто необходимо силой меча обратить в истинную веру. Это можно сделать попутно. И аллаху будет приятно, и рабу его, потому что они хуже гяуров! - проводник давно уже был не в ладах с жителями племени...
Тем временем двое слуг принесли большую булаву, с трудом волоча ее по земле. Рагим-бек свободно поднял ее и принялся за свои обычные утренние упражнения: поднимал булаву над головой, клал ее себе на плечи, перекидывал из одной руки в другую. Разговаривая с проводником, Байрам-бек с удовольствием следил за ловкими движениями юноши.
- Хорошо. Тогда ты вместе с Рагим-беком поезжай к тому месту, еще раз осмотрите там все. А я сообщу об этом шаху.
Рагим-бек, раскрутив булаву в правой руке, сделал неожиданный выпад будто опустил на чью-то голову и, не прицеливаясь, отбросил ее точно между стоявшими поодаль и наблюдавшими за ним двумя слугами. Те испуганно вздрогнули. Байрам-бек улыбнулся одобрительно, с гордостью, проводник угодливо. А Рагим-бек снова вскочил на коня. В сердце его росло необъяснимое нетерпение. Воину казалось, что чем скорее он вернется к тому местечку у реки, тем больше у него шансов опять застать там спугнутое видение... Забрался на коня и проводник. Байрам-бек направился к шахской палатке, а всадники поскакали к ущелью.
Когда они подъехали к тому месту, где Рагим-бек встретил утром девушку, молодой кази вздрогнул: большой кувшин боком лежал на прибрежном песке. Сердце юноши затрепетало, ему показалось, что таинственная красавица где-то здесь. Но теперь ему вовсе не хотелось этого: невыносима была даже мысль о том, что ее увидит и проводник.
Позади послышался шорох. Обернувшись, они увидели приближающихся верховых - государя и Байрам-бека. Рагим-бек и проводник осадили коней и, встав на расстоянии, переложив поводья в левую руку, правую приложили к груди и низко склонили головы. Рагим-бек, тотчас забыв и девушку, и свои мечты, устремил горящий, преданный взгляд на юного шаха. По едва заметному жесту этого юноши, которого мюриды уже теперь, до церемонии коронования, называли между собой шахом, он готов был умереть, с восторгом пожертвовал бы жизнью! - вот что светилось во взгляде молодого кази. Исмаил спросил:
- Ты здесь видел человека, Рагим?
- Да, мой государь, здесь.
- Когда?
- Только что.
- А куда он исчез, ты не заметил?
- Я долго смотрел, повелитель, но не уследил - он исчез среди камней, как сквозь землю провалился. Я думаю: может, он спрятался? А после моего ухода поднялся туда, - молодой всадник показал рукой на отвесные скалы.
Но стена огромных скал казалась в этом месте неприступной, проводник хотел было что-то сказать, но не посмел заговорить в присутствии шаха. И потом, мнения его никто не спрашивал... Но государь, уловив это движение проводника, взглянул на него поверх плеча и повернулся к Байрам-беку:
- А что думает по этому поводу проводник?
Услышав этот косвенно обращенный к нему вопрос, проводник склонил голову, и глядя на Байрам-бека, запинаясь, проговорил
- Там неприступные скалы, нога человека еще никогда не касалась их. Не существует дороги, по которой можно было бы забраться наверх.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Этот роман посвящен жизни и деятельности выдающегося азербайджанского поэта, демократа и просветителя XIX века Сеида Азима Ширвани. Поэт и время, поэт и народ, поэт и общество - вот те узловые моменты, которыми определяется проблематика романа. Говоря о судьбе поэта, А. Джафарзаде воспроизводит социальную и духовную жизнь эпохи, рисует картины народной жизни, показывает пробуждение народного самосознания, тягу простых людей к знаниям, к справедливости, к общению и дружбе с народами других стран.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.