Баклан Свекольный - [4]

Размышлять о Карине особо некогда, и Фёдор наскоро готовит завтрак. Неказистая стряпня – омлет с «мивиной», пикули – не приносит удовольствия, но полдня продержаться можно. На десерт, как обычно, кусочек шоколада, сигарета и кофе. Задымлять кухню Федя не любит, предпочитая для перекуров подъезд или балкон.

Одевается быстро, время от времени поглядывая в зеркало на стене в прихожей. Сине-чёрная рубашка в клеточку, новёхонькие джинсы «Монтана», по бокам – бахрома, густые ворсинки длиной сантиметра четыре, сплошняком от бёдер до обшлагов. Сам нашивал! И тем очень гордился.

Коричневый двубортный пиджак не очень к месту, ну да бог с ним. Туфли на высоких копытоподобных каблуках при Фединой долговязости – явный мезальянс. И ничего, что в них он смотрится вычурно, зато по-своему, не так, как все.

Довершается «прикид» чёрным длинным плащом. Всегда нараспашку. В любую погоду.

Огромное зеркало платяного шкафа во весь рост отражает лучистый образ пижонистого молодого мужчины лет тридцати, стройного, чистоплотного, хоть и не особо следящего за логикой гардероба.

Щёткой для волос Федя приводит в какую-то видимость порядка пышную чёрную шевелюру, свисающую до плеч.

Всё готово. Можно идти в люди.

На внутренней стороне входной двери скотчем приклеена записка-инструктаж Аллы Петровны:

...

1. Газ

2. Вода

3. Свет

Всё проверено и выключено. Ключи на месте, в кармашке небольшого портфеля. Щелчок английского замка, дверь захлопнута. Надобности в лифте нет: третий этаж ведь. Прыжками через две-три ступеньки, как в детстве, Фёдор выносится из парадного.

Глава 2. Опоздание

...

Понедельник, 4 октября 1993 г.

Время – 08:30.

Дворовая беседка напротив подъезда день напролёт оккупирована пенсионерами. На «доброе утро» следует нестройный благосклонный ответ.

В подъезде Фёдора знают и любят. Ведь это он минувшей весной забрался на крышу девятиэтажки, спасая кошку. Каким-то малолетним подонкам надумалось поиздеваться над животным: подвесили её в авоське на куске арматуры, невесть откуда взявшемся из-под козырька крыши. Ужас несчастной кици воем отдавался в ранимых душах соседей. Никто не решался на спасательные действия. Фёдор понимал, чем для него может закончиться авантюра, да не мог упустить шанс проявить героизм. Желание попасть на уста дворовой публики пересиливало любые страхи.

Чтобы добраться до кошки, следовало вначале попасть на технический этаж, взобраться с него на крышу, перелезть через ограду, после которой начинается козырёк. Уклон и без того опасный, да ещё и металл скользкий. Съехать с козырька – раз плюнуть, но всё хорошо, что хорошо кончается: киця спасена – соседи в восторге.

Беседка гудит от нескончаемых разговоров. Спор идёт о том, хорошо ли, что вышли из Союза, не лучше ли было, как прежде, жить одной дружной семьёй «братских республик». Обсуждаются события в Москве, грозящие перерасти в гражданскую войну. Народ переживает, не случилось бы чего подобного здесь, «в этой стране» (так говорят одни, а другие поправляют первых: «в нашей стране»).

Двое играют в шахматы. Политика давно Федю не занимает, а вот на доску с фигурами хоть краем глаза – как не глянуть? Через пару ходов чёрные дают мат, жертвуя ладью, но досмотреть игру не светит: Фёдор и без того уж опаздывает. Успевает только подумать, что хоть и непрофессионалы, но к игре относятся серьёзно, чего-то там обсуждают, анализируют. И никто не корит их, что якобы занимаются не своим делом.

Ни к селу, ни к городу вспоминается разговор с Аллой Петровной о новом квартиранте: «Стихи сочиняет», сказала она. Фёдор тоже одно время баловался рифмами, отсылал стишата в одну газету, другую, но отовсюду приходил отказ: стихи, мол, непрофессиональные.

Однажды ему повезло: попал на поэтический форум, даже к микрофону пробился. Первый «стиш» публика встретила общим гулом и жиденькими аплодисментами. Кто-то свистнул, потом ещё, и ещё… Федя не сдавался, хоть и кошки заскребли его романтическую душу.

На втором виршике вмешалась ведущая – маститая поэтесса. Даже дочитать не дала до конца. Вышла из-за стола жюри, подавая публике знак рукой. Зал притих.

Скрипучий голос престарелой тётки заполнял поры зрительного зала и тревожным пульсом отдавался в голове Фёдора. Морально подавленный, он выслушал безжалостный приговор: с такими творениями дальше собственной квартиры и соваться нечего. Вдребезги разнесла мастерица пера несовершенные строки, устаревшие формы, размазала об стенку отглагольные рифмы.

Обида резанула Фёдора, ночами корпевшего над каждым словом. С тех пор Пегаса оставил в покое.

По дороге к метро ход мыслей рождает причудливый вывод: как же так, мол, в шахматы по-любительски играть можно, а стихи писать надо только профессионально. «Что-то тут не то. Или я чего-то не догоняю», – размышляет несостоявшийся шахматист и ещё менее состоявшийся поэт.

Увлечённый мечтами о несбывшемся прекрасном, Фёдор не вписывается в людской поток часа пик. Раз за разом его толкают, оскорбляют.

– Чё стал, козёл?!

– Клоуном вырядился!

Он не отвечает, хотя запросто может любого хама поставить на место, да так, что тот пойдёт искать пятый угол в круглой комнате.