Бакалавр - [6]

Потом был вой ветра, устрашающий даже здесь, в сравнительной безопасности салона коптера. Вой – и шипение мрины, как никогда похожей сейчас на обозлённую кошку: фиксатор троса раз за разом сносило, и она никак не могла зацепиться. Наконец, трос натянулся. Пояса мужчин были уже пристегнуты к нему. Миг – и Лана, обхватив Тома ногами чуть повыше талии и защёлкнув на тросе крепление одного из браслетов, скользнула вниз.

А еще одно бесконечное мгновение спустя Томас Хельгенбергер обнаружил себя стоящим в безветрии и относительной тишине огороженной крыши. Он стоял, а по тросу уже летел его друг, которому («Нет. Зачем?») не требовались ни помощь, ни страховка. Более того, он летел не просто, а творчески. За трос он придерживался одной рукой, в другой же был надежно зажат объёмистый пакет с провизией. И когда приземление состоялось, не звякнула ни одна бутылка. Да, ему помощь была без надобности. Но эта-то как догадалась?

– Будьте моими гостями, джентльмены! – бросила мрина и первой, не оглядываясь, нырнула в небольшую дверцу, ведущую вниз.

Когда Том, шедший последним, спустился в гостиную, его приятно удивила обстановка. Снаружи царил сущий ад, здесь же было светло, тепло, сухо – словно не было ни шторма, ни уползающей в сторону от «Ладоней» грозы. Впрочем, гроза, кажется, была готова разразиться прямо здесь и сейчас.

– Ты рехнулся, Томми, – раздраженно бросила его давняя знакомая, разворачиваясь на каблуках и скрещивая руки на груди. – Лерой Шерман отставной коп, и он куда умнее и наблюдательнее, чем обычно ожидаешь от кабатчика. Лидер сенатской оппозиции встречается с шанхайским консультантом! Представляешь себе визг в прессе, если об этом пронюхают?

– С чего ты взяла… – начал было Том с удивлённой улыбкой, которую еле успел натянуть на лицо… и осёкся.

Его спутник остался представительным хорошо одетым человеком. Вот только лицо было его собственным, а вовсе не тем, которое обеспечивал собственноручно выбранный и настроенный Хельгенбергером «цезарио». Хитрая приблуда, редкая и дорогая, не отслеживаемая никакими сканерами, позволяла изменить внешность человека до неузнаваемости, не прибегая ни к гриму, ни к маскам. Теперь она не действовала.

– Угу, – покивала девица, демонстративно не обращая никакого внимания на оружие, материализовавшееся в правой руке Александра Крамера. – В моем доме всякая хрень работает только до тех пор, пока я этого хочу. Сейчас – не хочу. Да уберите вы пистолет, сенатор. Что за детские выходки, в самом деле. Хотела бы отобрать – уже отобрала бы. Пойдёмте вниз. Всем нам надо переодеться, выпить и успокоиться. Здесь можно. Всё. И выпить, и успокоиться. И, как говорят русские, сесть рядком и поговорить ладком. Таких защитных систем… ну, на планете – не на планете… а в кампусе больше нет. Мне платят не за подставы. За подставы, впрочем, тоже… но клиенты. Клиентов я не подставляю, вон, хоть Тома спросите. Да вы уже и спросили, иначе вас тут не было бы. В общем, убирайте свою пукалку. Или не убирайте. Но пока вы не переоделись, разговора не будет.

Мужчины молча дослушали монолог, логичный и немного насмешливый. Переглянулись. Синхронно пожали плечами. И – а куда деваться-то? – вслед за девушкой двинулись к лестнице, ведущей на подземные этажи.

– Итак, – произнесла хозяйка дома, появляясь в дверях комнаты с большим столом и несколькими креслами вокруг него.

Мужчины, уже принявшие душ и облаченные в тоги, сооруженные из огромных махровых полотенец, одновременно оторвались от созерцания мутной круговерти за большим овальным окном. Комната располагалась на самом нижнем этаже, и до поверхности было метров семь.

Должно быть, в ясный день солнечные лучи пронизывали чистейшую воду до самого дна. И тогда на стенах безликого, явно предназначенного для переговоров, помещения играли причудливые блики. Наверное, и стайки любопытных рыбёшек подплывали к самому стеклу, и коралловые заросли радовали глаз яркостью красок. Сейчас смотреть было попросту не на что.

В руках молодой женщины, нисколько не похожей сейчас на разбитную деваху, какой она была ещё четверть часа назад, исходил паром пузатый широкогорлый кувшин. ПахнУло Рождеством, детством, штолленом, в который суровая немногословная бабуля Крамер помимо вымоченных в кальвадосе фруктов щедрой рукой сыпанула гвоздики, аниса и кардамона. И корицы, конечно, куда ж без нее.

– Здешний климат не так безобиден, как почему-то принято считать, – продолжила девушка невозмутимо, разливая по поданным Хельгенбергером стаканам горячую тёмную жидкость. Бутылки, закуски и столовые приборы, принесённые из «Бара», мужчины уже расставили на столе. – Поэтому сначала мы будем пить грог.

– Грог – так грог, – кивнул Крамер, с любопытством разглядывая особу, рекомендованную ему как большого специалиста по разрешению сложных ситуаций.

По его меркам красавицей она не была, да и хорошенькой, пожалуй, тоже. На ум приходило слово «соразмерность». Да ещё «уместность», наверное.

В силу происхождения – если уж твой отец возглавляет «Джексон’с фабрикс продакшн», изволь соответствовать! – Александр Крамер неплохо разбирался в тканях. Обманчиво-простое, почти незатейливое платье до колен, в которое сочла нужным переодеться Мелисса Тевиан, было пошито большим мастером своего дела. И пошито из чесучи, дикого шелка. Более того, Крамер прекрасно знал, где и когда выткали конкретно эту материю.