Великан расстегнул жилет и показал мне грудь, искалеченную, искромсанную, покрытую страшными рубцами.
— Убив льва, я окончательно разорил нас, и на мое лечение пришлось продать все, что оставалось.
Мы продолжали еще таскать по ярмаркам несколько тощих гиен, но они не делали сборов, и в конце концов, постепенно распродав наш дикий скот, мы снова впали в нищету и вынуждены были всячески изворачиваться, чтобы не умереть с голода. Счастье еще, что нам удалось купить фургон, тот самый, который у нас сейчас, и доски для балагана.
— Пожалуй, — сказал великан, — я мог бы прервать на этом рассказ о моих приключениях… Тем более, — добавил он с видом человека, покорившегося судьбе, — что тут, собственно, и кончается драма.
Я примирился со своим позором. Виолетта умерла. Я уже не борюсь с течением и пустил свое сердце по воле волн.
Бетине по — прежнему любовник Розиты. Он бьет ее и изменяет ей. Я утешаю ее и кормлю. Но любит она его.
Ханжа и трус, я делаю вид, что ничего не знаю, и если им случается выдать себя при мне, я угодливо прикидываюсь глухим и слепым.
Порой я слышу через перегородку их вздохи, смех — впрочем, смех теперь стал редок… Когда же мне кажется, что они могут меня заметить, я прячусь от них и забираюсь в самые темные углы.
Время от времени Розита бросает мне подачку, и я принимаю ее: постыдные ласки, гнусная любовь.
Вот так‑то мы — циничное трио каторжников — и влачим втроем наше жалкое существование.
Каждый в отдельности отлично мог бы заработать себе на хлеб, но вот в силу какого‑то безмолвного соглашения, в котором переплелись ревность и трусость, мы живем, окунувшись в грязь и стыд по самое сердце.
Так проходят дни, месяцы, годы. И здесь, — великан показал на свою шевелюру, — здесь уже немало седых волос.
Я обязан был приносить пользу мне подобным и мог занять свое место в мире.
Что подумает бог, когда потребует от меня отчета в моих деяниях?
— Господи, — отвечу я, — я гадал на картах, держал шест, бил в барабан…
Достаточно ли этого, чтобы попасть в рай? Поймет ли он?.. Иногда меня охватывает желание уйти! Но куда?
Разве легко мне будет сейчас начинать все снова? И разве Достаточно мне прийти в коллеж, чтобы найти там свою прежнюю кафедру и учеников?
И главное, что станется с ними, если я их брошу? Я — лучшая карта в их игре, их козырь.
Бетине ленив; к тому же водка сожгла его красноречие.
Розита морщится теперь при виде сорокакилограммовой >гиРи и чересчур растолстела для акробатических номеров.
Вот так мы и будем жить до тех пор, пока кто‑нибудь из нас не умрет. Они — любя и презирая друг друга, я — уте шаясь и немного гордясь тем, что приношу жертву. А. что будет дальше?
Будет то, что угодно богу. Я заслужил свои муки и не стану сетовать на наказание.
Тут великан поднялся с места и указал на побледневшее небо, предвещавшее скорый рассвет.
— Вот и утро, — сказал он, — а вечером мы должны быть в Медоне. Пойду разбирать балаган. В полдень мы будем уже в дороге.
Мы спустились вниз и еще немного поговорили, наслаждаясь утренней прохладой, потом расстались.
Я бродил по окраинам, пока не проснулся Париж, затем направился домой, размышляя над только что услышанной историей— типичной историей Человека. Извечная комедия! Бетине одурачивает великана. Шут убивает героя.
Проходя через ярмарочную площадь, я издали заметил высокого гимнаста, задумчиво и спокойно сидевшего на камне возле фургона: он ждал пробуждения Бетине и Розиты.
