Бахтале-зурале! Цыгане, которых мы не знаем - [2]

Совсем другое было отношение к цыганам-артистам. Этих любили — за песни и пляски, за нарядные костюмы, за красоту!

Начальник милиции города Приволжск мне признавался:

— Я цыган люблю таких, как в фильме «Табор уходит в небо». А наших — нет.

— Почему?

— Ворье.

Он, кстати, был одним из немногих людей, который судил о цыганах не понаслышке. Все остальные, кто их ругал, делали это просто потому, что вроде так положено, и, когда я спрашивал: «А много ли раз вы встречались с цыганами? Что плохого они вам сделали? Расскажите конкретно», люди терялись. Сказать им было попросту нечего. Максимальный ущерб заключался в том, что привокзальная гадалка развела кого-то на сто рублей!

Вскоре я понял: людям о цыганах известно не больше, чем о зулусах, хотя зулусы живут в Африке, а цыгане — рядом. Вокруг них сложилось множество мифов, и не самых лестных. За последнее время ситуация крайне усугубилась криминальной хроникой по ТВ и в газетах, но это же бред — делать выводы о целом народе, имея в виду лишь рассказы о худших его представителях! Эта выборка — нечестная. Ведь и уже упомянутый здесь начальник милиции сталкивался с цыганами исключительно по работе! Но не может же вся нация сплошь состоять из одних уголовников!

Мне стало интересно. Я в тот период ничего не смыслил в этом вопросе и приписывал цыганам уйму такого, чего в действительности не подтвердилось, однако, в отличие от большинства других, мои фантазии сопровождались не знаком «минус», а знаком «плюс»! Я представлял мир таинственный и древний — пусть на обочине, но созвучный с нашим, вернее, с моим.

Антураж тогда был насквозь романтический — вольная воля, нечистая сила, мятежные чувства, любовь и магия, сказка странствий… Виноваты и Лесков, и Кустурица, и Пушкин, но больше всего музыка — Горан Брегович, Алеша Дмитриевич, «No smoking orchestra», «Taraf de Haidouks», «Лойко», «Кali jag»… Музыке я верил гораздо больше, чем друзьям и журналистам, и я все думал: «Ах, цыгане!» или «Эх, цыгане!» Меня к ним тянуло. Это чувство было едва ли не физиологической потребностью, и хотя в итоге я нашел у цыган совсем не то, что искал, оно меня нисколько не разочаровало.

Я завел связи. Стал ездить в табор. У меня появилось там много знакомых, и я многому у них научился. Не потому, что цыгане — уникумы, а потому что, закружившись в прогрессе, мы утратили нечто такое хорошее, что было и у нас, но мы потеряли, а цыгане еще не успели потерять, хотя тоже теряют.

Об этом и книга.

Хочется развеять нелепые домыслы, глупые слухи.

В том числе и самый главный — что цыганский народ есть нечто однородное, единое целое. Совершенная неправда! Когда-то так и было. Но цыгане раскатились по всей планете, как порванные бусы в разные стороны. И в каждой стране потихоньку нахватались — одни одного, а другие другого. Я знаю цыган, которые не знают по-цыгански ни слова — они между собою говорят по-венгерски[1]. А другие по-татарски[2]. Сам цыганский язык включает в себя столько разнообразных диалектов, что их носителям, проживающим в России, друг с другом гораздо проще общаться по-русски, потому что русский для всех одинаковый, а цыганский — нет!

И с музыкой так же. Народные мелодии цыган из разных наций похожи, как лев и снежный барс, леопард или пума. Хотя это все кошачьи, то есть близкие родственники, никому же не приходит в голову их путать! А цыган путают! Котляров с ловарями, влахов с кишиневцами. А у них, между прочим, и обычаи разные, и костюмы, и танцы, и законы, и религии, и набор профессий, и характер преступлений, к которым тяготеют. Смуглая женщина в яркой юбке, которая у вокзала гадает по ладони, вероятно, котлярка, а та, которая выкрала у вас в подземном переходе на станции метро мобильный телефон или, скажем, бумажник, — из мадьяров. Наркотики продают и крымы, и лотвы, и русска рома, но более других засветилась в этой «отрасли» этногруппа ловарей. Так что нечего мешать! Ведь то, что в отношении одних цыган истинно, в отношении других — ложь и клевета.

Вопрос о том, какой общий знаменатель можно выделить в столь пестром сообществе, мы до времени рассматривать не будем, потому что это, по большому счету, будет уже (по выражению Розанова) «метафизика народа», а моя задача — этнографический очерк.

Множество раз, от праздности заспорив со случайными знакомыми, которых постоянно приобретаешь хотя бы как попутчиков по плацкартному вагону или при других мимолетных обстоятельствах, я уже пытался излагать это устно, стараясь фактами, бытовыми зарисовками сломить непросвещенность, внести порядок в мешанину представлений о цыганском народе, но чаще всего в подобных дискуссиях наталкивался на глухую стену. Люди вели себя, как упрямые бараны. Какие бы истории я ни приводил, они тупо стояли на своем: «Хороших цыган не бывает».

Какая ошибка!

Однажды я пожаловался на это в таборе. Табор был котлярский, а беседа шла с Тимой — он сын барона, ему к сорока. Он находчивый и важный. Тему воспринял горячо и близко к сердцу.

Я ему говорил:

— Вот объясняю, что цыгане — все разные; нельзя их стричь под одну гребенку, люди это слушают, но есть такие, которые уперлись и не хотят менять свое мнение, как ни объясняй.