- Маг, — подлил масла в огонь Бахит, — и даже обученный, в отличие от этого песьего сына, который предела своей силе не знает!
Караванщики зажигали факелы. В куполе постепенно светлело, и по опасно изменившемуся взгляду Камаля я поняла, что в ближайшее время здесь станет очень, очень неуютно.
- А как мы определим, что буря прошла? — с надеждой спросила я, сделав вид, что не слышала слов Бахита.
- Никак, — хмуро ответил Камаль и сдернул со своего верблюда увесистый тюк с одеялами. — От внешнего мира мы отрезаны. Раньше, чем через плетение начнет проникать солнечный свет, выходить нельзя.
- То есть мы застряли до утра?.. — обреченно уточнила я, хотя ответа, в общем-то, уже не требовалось: буре нужно несколько часов, чтобы отбушевать, и закончится она уже после сумерек — но когда именно, и в самом деле не определить.
Кажется, нам оставалось только ждать рассвета — и молиться, чтобы до этого момента два арсанийских мага не выжгли все живое в куполе, выясняя отношения.
Глава 8.1. Естественный распад
Язык обстоятельств яснее языка слов.
арабская пословица
В Бахите я нашла родственную душу. К сожалению, по факту это означало, что я только теперь начала понимать, отчего у Рашеда после излишне продолжительных бесед со мной делалось такое скорбное лицо и рука сама тянулась за подушкой поувесистей.
Заткнуть моего нового раба было решительно невозможно, и он все время норовил без мыла пролезть в душу и всюду сунуть свой крючковатый арсанийский нос. Если Камаль свое неодобрение выражал, молча отвернувшись и сделав вид, что собеседника не существует, то Бахит сходу обрисовал, почему наш проводник и спаситель — на самом деле недостойный доверия песий сын — но ничего принципиально нового я уже не узнала.
Доброе отношение своего племени Камаль потерял, когда убил отчима, не оглядываясь ни на родственные связи, ни на отсутствие неопровержимых доказательств его нечеловеческой натуры, ни на то, что муж царицы формально имел право оправдать себя перед всем племенем, будь он хоть ар-раджимом во плоти, а не простым оборотнем. И не сносить бы Камалю головы, если бы после смерти перевертыш не сменил облик, превратившись в гигантского пустынного фенека. Это все-таки смягчило гнев старейшины — но не горе обманутой царицы, и племя сделало ровно то, что обычно делало с неугодными детьми, — оставило позади.
Но Камаль уже не был беспомощным младенцем. Его силы хватило, чтобы не только выжить, но и, в общем-то, неплохо устроиться.
Кажется, именно это моего нового раба и возмущало больше всего — что пасынок не страдал по утраченному доверию, а по-прежнему наводил ужас на всю пустыню в целом и на самого Бахита в частности.
Я слушала его пространные речи и, не в силах ничего с собой поделать, косилась на невозмутимую спину Камаля, который предпочел не тратить слова на какую-то городскую женщину и ее невольника, а молча устроился под боком у своего верблюда и задремал. Оправдываться он явно считал ниже своего достоинства, а эмоции старательно подавлял, как и требовали обычаи арсанийской знати, но…
Что-то же заставило его навязаться в проводники. И к горам он рвался едва ли не больше меня самой.
Подозревал, что перебил не всех оборотней? Или все-таки тосковал по родным, по друзьям, по знакомым с детства лицам и голосам?
Послушать Бахита — так однозначно первое. Не наигрался, вошел во вкус, жаждет крови и развлечений — потому-то всем благоразумным людям лучше держаться подальше.
По личным наблюдениям… я неопределенно хмыкнула и, оборвав Бахита на полуслове, проникновенно поинтересовалась:
- Так ты сбежал от царицы Свободных потому, что чрезмерно благоразумен?
Бахит подавился возражениями и обиженно насупился. А нарочито невозмутимая спина Камаля все-таки дрогнула от старательно сдерживаемого смеха.
- Кто ж его знает, вдруг он теперь всех вокруг оборотнями считает, — проворчал Бахит — и тут же пристально уставился на меня.
Я запоздало осознала, что именно это предположение заставило меня дернуться всем телом, словно движение могло хоть как-то растопить ледяной комок страха где-то в самом низу живота. Если Камаль после обнаружения оборотня в своем собственном племени обзавелся паранойей, то его манера проверять правоту своих предположений мне не нравилась категорически — но демонстрировать этого определенно не стоило.
Пришлось делать вид, что я случайно задела один из шипов молоха — оборачиваться, досадливо морщиться и менять положение, снова откидываясь спиной на наполовину зарывшуюся в песок ящерицу.
- Считаешь, Камаль-ага? — нарочито весело поинтересовалась я у его спины.
- Считаю, что собачий лай не досаждает облакам*, - проворчал Камаль и все-таки обернулся через плечо. — Да, я убил третьего мужа моей матери, потому что он был оборотнем и не принес бы мне ни одного достойного брата, только позорил свою царицу, когда бегал к чужой жене в Ваадан. Но все, кто видел зверя в его истинном обличье, всегда твердили, что он приходил один и ничего не уносил — значит, лисят у него не было ни от кого. Я не собирался причинять вреда никому из людей. В том, что Бахит испугался собственной тени и сломал себе жизнь, сбежав от царицы, моей вины нет.
