Багдадский Вор - [87]

Последние два подарка понравились Фанни больше всего, в особенности меха. Как только она достаточно набралась сил, чтобы встать с дивана, она надела соболя, хотя снаружи стояла смертельная августовская жара, и отправилась на прогулку по своим родным тротуарам. Фанни намеревалась воспользоваться своим правом на свободу улиц, городских огней и задней комнаты салуна ее дяди, грязные стены которой были покрыты рекламами выдающихся алкогольных заводов Кентукки и нестираемыми следами многих поколений мух. Комната была уставлена бугристыми столами и видавшими виды плевательницами. В ней царил дух бедности, лени, пахло пылью, несвежим пивом, бутербродами с сыром, мокрым табаком и потухшими сигарами.

– А ну-ка проваливай! – заявила Фанни красному от пыли каменщику, который, спотыкаясь, перевалился через порог задней комнаты и попытался обнять ее за талию с амурными намерениями. – Я – честная замужняя женщина, понял? – Затем она обратилась к мисс Райан, лучшей подруге ее бурных девических дней, которая сидела в углу, погрузив свой милый курносый носик в пену над кружкой пива: – Послушай моего совета, Мэми, и выходи замуж за узкоглазика! Вот это жизнь так жизнь – я ж дурного не посоветую!

Мэми пожала плечами.

– Если тебе нравится, Фан, так и пожалуйста, – ответила она. – Но это не для меня. Понимаешь, ты и сама по большей части узкоглазик…

– Что?! Да что ты несешь?! Я – белая! Что значит, я – узкоглазик?! – Фанни увидела выражение раскаяния на лице подруги: – Ну ничего. Мой узкоглазенький для меня в самый раз. Он ко мне относится как к белой женщине, тут уж ничего не скажешь!

Фанни совсем не преувеличивала.

Наг Хон Фа хорошо с ней обращался. Он был счастливым отцом, что было очевидно по радостному детскому реву, каждую ночь раздававшемуся по всей узкой Пэлл-стрит и долетавшему до бара компании Чинь Сор напротив. Члены клана, сидевшие в баре, предрекали отцу и сыну счастливое будущее.

Отец и в самом деле процветал. Ответственность, которую принесло отцовство, дополнительно стимулировала его хитрый торгашеский ум, типичный для азиата. Прежде он считал каждый доллар, теперь – каждый цент. Нередко Хон Фа яростно спорил с богатым Юн Лоном о цене чая, риса и прочих продуктов, но ни разу ни один из них не упомянул имени Юн Цюай или имени женщины, которая заменила Цюай в сердце владельца ресторана.

Фанни была верной женой. Как она сама говорила, она шла прямой дорожкой. «И моим ногам это ни чуточки не тяжело», – признавалась она мисс Райан. Фанни была счастлива и довольна, ведь жизнь смилостивилась над ней и после всей грязи, что была в ее молодости, послала ей процветание и покой в лице толстого китайца. Иногда Фанни чувствовала, как помимо ее воли в ней просыпается азиатское прошлое, которому она была обязана девятью десятыми своей крови, а ведь прежде она это яростно отрицала.

Она смеялась от счастья, шагая по душному и пахнущему пряностями лабиринту Чайна-тауна, прижимая к груди своего первенца и улыбаясь каждому встречному.

Такой видел ее Юн Лон, когда она шла по Пэллстрит, а он сидел у окна своего магазина и курил трубку, украшенную красными кисточками. Луч солнца падал в окно, которое разбивало его на цвета радуги и украшало тем самым бледное и спокойное лицо Лона.

Он неизменно махал ей рукой в знак приветствия.

Она неизменно отвечала ему тем же.

А узкоглазый-то этот красавчик. Но Господи Иисусе, она ведь верная жена, как есть верная!

Год спустя Наг Хон Фа в ожидании нового счастья готовился приобрести новый ресторан на окраине города, чтобы его второй сын не был обойден наследством в пользу Брайана, который должен был унаследовать «Большой Дворец Шанхайской Кухни». И действительно, Фанни обрекла второго полукровку на жизнь посреди вони и шума Пэлл-стрит. Но когда Наг Хон Фа вернулся вечером домой, повитуха сообщила ему, что второй ребенок оказался девочкой. Рождение девочки означало новую статью расходов, а вовсе не доходов в семейном гроссбухе.

И тогда в семейных отношениях мистера и миссис Наг Хон Фа начались изменения.

Конечно же, отец вовсе не возненавидел малышку, которую в честь матери назвали Фанни. Напротив, он любил ее, хотя слабой и безразличной любовью. Вечерами он качал ее на своих здоровых ручищах и напевал ей детские песенки на кантонском о боге маленьких детей, у которого вместо лица засахаренная слива, и поэтому все детки с удовольствием его обнимают, целуют и облизывают его лицо.

Но на этот раз не было торжественного крещения, шикарных приглашений с фиолетовыми буквами и предсказаний о счастливом будущем.

На этот раз никто не насыпал на постель молодой матери груду зеленого и белого нефрита.

Фанни заметила, но не пожаловалась. Она объяснила это тем, что все деньги мужа ушли на новое предприятие. Однажды она спросила, как продвигается сделка с новым рестораном.

– Каким новым рестораном? – спросил он безразлично.

– Да тем, на окраине города, для нашей малышки…

Наг Хон Фа беззаботно засмеялся:

– А… я решил бросить это дело. Много не потерял.

Фанни села на постели, прижимая к груди Фаннимладшую.

– Бросить? – переспросила она. – Как так – бросить? – В ней проснулось слабое подозрение, и она повысила голос: – Хочешь сказать, ты бросил ресторан, потому что наша маленькая Фанни – девочка?!