Минут через двадцать она вошла в комнату и, взяв посвечник со стола, предложила мне следовать за ней. Пройдя по коридору, она остановилась у одной из дверей, открыв ее, пожелала мне спокойной ночи и ушла в свои апартаменты. Я стоял у двери и смотрел ей в след до тех пор, пока слабый свет свечи и ее колеблющаяся тень не скрылись из виду. Затем, пошире распахнув дверь, я вошел в кабинет.
Это была просторная комната, отделанная деревянными панелями. У окна, выходящего на улицу, стоял письменный стол, на котором горела свеча. Рядом располагались два мягких кожаных кресла, стоящих у книжных полок, рассыпаных по стенам. Этот ансамбль завершался большим кожаным диваном, который был покрыт белоснежной, хрустящей простыней, так и манившей к себе своею девственной белизной. На небольшом журнальном столике стоял кувшин с водой и полотенце. Умывшись, я разделся и, положив трофейный револьвер под подушку, завел царский брегет на 6 утра и, бросившись на постель, сразу уснул. Проснулся я от мелодичного звонка, издаваемого часами. Было ровно шесть часов утра. За окном чуть начинал брезжить рассвет, поэтому определить, какая будет погода, было достаточно сложно. Не хотелось вылезать из теплой постели, однако времени было в обрез. Быстро вскочив и умывшись, я облачился в мундир и, разложив свои вещи по карманам, вышел в коридор и чуть не столкнулся с горничной, которая собиралась стучать в мою дверь.
– Ой, барин, напугали вы меня, − лукаво косясь, сказала она. − Я вас провожу. Барыня велели просить вас позавтракать.
И с этими словами она быстро помчалась вперед. В гостиной был сервирован стол на двоих, и от горевшего кандилябра свет искрился, преломляясь через хрусталь, и играл серебряными приборами, разложенными на столе. Графиня задумчиво сидела в кресле и, увидев меня, плавно поднялась, протягивая руку для приветствия.
– Как спалось? − спросила она. − Какие сны посетили вас ночью?
– Спасибо. Все было превосходно. А что касается снов, я не успел их увидеть, так как надо было просыпаться, − шутливо ответил я.
– Прошу вас, − она показала рукою на стол, на котором, приветливо пофыркивая, стоял медный самовар со множеством медалей по бокам.
За завтраком мы почти не разговаривали. Каждый был погружен в свои мысли, мысли о будущем дне, о будущем семьи, будущем царя, будущем России. Провожая меня к выходу, графиня сказала, что ее кучер Егор отвезет меня на станцию, чтобы я зря не терял времени. Выйдя на крыльцо, я увидел уже запряженный экипаж, возле которого, покрикивая на лошадь, важно прохаживался мой ночной собеседник. Повернувшись к графине, я поцеловал ее руку и поблагодарил за гостеприимство. Едва сдерживая слезы, она быстро перекрестила меня и, притянув мою голову своими руками, поцеловала в лоб.
– Да поможет вам Бог, − сказала она.
– Только на него и вся надежда, − ответил я. − Спасибо еще раз вам за все, − и я, низко поклонившись ей, повернулся, чтобы сесть в экипаж.
– Погодите! − остановила она меня.
Быстро скинув с головы шаль, она закинула руки за шею и, расцепив золотую цепочку, протянула мне правою рукою медальон.
– Пусть он хранит вас. Здесь мой портрет. И знайте, где бы я ни была, я всегда буду молиться за вас и приду к вам на помощь.
С этими словами, повесив медальон мне на шею, она резко повернулась и заскочила в дом. Посмотрев ей в след, я в задумчивости спустился с крыльца и сел в экипаж. Егор, уже сидевший впереди, чмокнул губами и хлопнул вожжами, бросил наше транспортное средство навстречу новым событиям, которые были уготованы мне судьбою.
Примерно через час мы добрались до станции. Чтобы не привлекать к себе внимания, я перед станцией остановил Егора и через небольшой лесок вышел на привокзальную часть. Несмотря на ранний час народу было много. И местные жители, и солдаты, и крестьяне. Конечно, гражданский цвет терялся на фоне серых солдатских шинелей. Казалось, толпа состоит не из отдельных частей, а представляет собой единое целое, которое одним махом накрыло железнодорожную станцию и теперь выжидало чего-то, принюхиваясь и присматриваясь по сторонам. Слышались отдельные фразы, короткие реплики и раскатистый мат, который порой перекрывал весь этот шум. Все ждали поезд, который должен был отправляться в Петроград.
Никого из железнодорожных смотрителей на перроне не было видно. Я решил подойти к кассе, окошко которой сиротливо смотрелось в конце станционного здания. Приблизившись к нему, я увидел дремавшего за столом служащего в потертой железнодорожной фуражке. Вежливо поздоровавшись, я спросил, как скоро прибудет поезд. Это вывело его из полусонного состояния, и он, осмысленно взглянув на меня и зевая, ответил:
–Да, кто его знает! Сегодни все перепуталось. Нет ни порядка, ни уважения. Вон солдатики шастаются с оружием и пускают его в ход, надо и не надо. Давече, ночью приставили его к груди и кричат, подавай им немедленно состав. Чуть в расход не пустили. Всем все надо немедленно. А где его взять? Паровозов, вагонов не хватает. Все ломается, а ремонтировать кто будет? Да, нет тебе ни власти, ни порядка. Потому, господин хороший, я отвечу вам так. Обычно состав выезжает в 7 утра. Теперь он задерживается, как правило, на час или два. Ждите, скоро должен быть.
