Бафомет - [15]

— Как осмеливаешься ты напоминать мне о плотском существовании! — произрекла сфера, выстреливая высокими языками пламени прямо в очаг, так что начала плавиться сама металлическая эмблема. — Знай, что тысяч и тысяч тел, как мужских, так и женских, не хватило бы, чтобы исчерпать мою мощь!

Густые клубы пара неторопливыми извивами поднялись над камином. Наступило мгновение тишины: вдалеке пророкотал раскат грома, и вновь опустилось безмолвие. И вдруг скрежет по витражам, и, наконец, отскакивая от камней очага и от пепла, десятками, а потом и сотнями, обрушились градины.

Внезапно ночь прорезал звук рога. Разнеслись призывающие и приказывающие голоса. Во дворе откликнулся шум кавалькады и, сразу же, ржание коней.

В дверь зала постучали. Поскольку ничей голос не откликнулся, Сенешаль и два щитоносца вступили внутрь. Там они обнаружили вытянувшегося ничком на плитах пола Великого Магистра, а рядом с ним — отверстую и остывшую пасть Медного змия. Сене шаль осторожно дотронулся до его плеча. Великий Магистр приподнял голову:

— Сир Жак, только что прибыл Король и просит предоставить ему на несколько дней приют. Опять назревает бунт.

— Почему он каждый раз говорит о бунте, когда в насмешку у нас укрывается! — быстро поднимаясь, произнес сир Жак. — Хорошо! Отведите ему все правое крыло и северную башню. Немедленно доставьте к нему в комнату сундук с экю. Сколько их в пришедшем с Кипра?

— Две тысячи ливров! — прошептал Сенешаль.

— Добавьте туда то, что пришло из Лондона. Иначе он будет шнырять вокруг да около до самого дня Всех святых! Мы примем его с учтивостью и милосердием, но пусть они останутся настолько безмолвными и отчужденными, насколько сие возможно. Приготовьте все согласно ритуалу первой ступени. Ни в коем случае не включайте предвещающих вторую ступень знаков! Уберите ее эмблемы и замените их способными занять воображение образами. Если он будет задавать по этому поводу вопросы, вместо ответа просто бейте себя в грудь. Чем больше винишься, с тем большим пониманием качает он головой. Король полагает, что гарантии по-прежнему у него. Этого ему хватает.

Отпустив их, Великий Магистр направился к башне, прозываемой Башней Раздумий. В свое время там по его приказанию накануне процесса была замурована молельня. На его памяти он веки вечные не осматривал эту башню. В состоянии испущенного дыхания проскользнуть туда мог бы любой, от последнего холопа до Короля или Папы. Что никто туда не проникал, кроме, быть может, братьев, не вызывало в этом смысле сомнений, поскольку никакой отклик так и не выдал по сю пору, что кто-либо видел оставшееся внутри молельни. Несомненно, подобная осмотрительность была необходима всякий раз, когда Король возвещал о своем посещении. Иногда он просто-напросто появлялся, не предупредив о своем присутствии. С тех пор как его приняли в члены Братства, ему, под предлогом смирения, было дозволено, облачившись в рясу храмовника, смешиваться с толпой братьев. Он сохранил этот обычай, с еще большим коварством прибегая к нему в состоянии испущенного дыхания.

III

Великий Магистр сосредоточил все оставшееся в его дыхании от воли на этом далеком событии. Поддавшись продувавшему винтовую лестницу сквозняку, он восстановил на том же самом месте решение замуровать эту дверь, которое он некогда принял и довел до сведения Командора. Сцена, при которой он сам не присутствовал, представилась точно такой, какою позднее описал ее Командор, — и его охватило все то же отвращение, смешанное с любопытством.

Некогда, с жадностью дознаваясь ужаса, его любопытство не смогло превозмочь неприязни, теперь же оно освободилось от ушедшего в прошлое чувства отвращения. И вот ужас накатился на него сквозь камень, словно некий флюид: без малейших усилий он оказался внутри молельни.

Семь неопределенных масс из кольчуг, землистые формы и вездесущие волосяные нити, переплетенные с паутиной, пушистая поросль и бесцветная плесень полностью покрывали плиты пола. Серебристые переливы копошащихся насекомых перемежались полетом роя отсвечивающих изумрудом мух.

Но, обследуя пространство, он подумал, что его собственное сердце, растраченное столетия тому назад, снова возникло в самом средоточии воли и вновь начинает биться.

Под высокими арками свода, повиснув в пустоте, медленно вращалось вокруг своей оси совершенно обнаженное тело прекрасного отрока: глаза закрыты, свесившаяся голова покрыта пышной гривой черных волос, ниспадающей на хрупкие плечи изобильными локонами, — на шее обрывок веревки.

В своем вращении со всех сторон открывалась мертвенно-бледная кожа груди и живота, гладких боков и твердых ягодиц, совершенные очертания ног: без короткого и толстого фаллоса и пухлых тестикул его можно было бы принять за девушку; нежные руки все еще связаны за спиной.

Ни повешение отрока, ни обстоятельства им самим предписанной экзекуции не имели никакого отношения к тому, что вдруг побудило старого храмовника устремиться к предмету своего созерцания: юношеское тело скрывало в себе какую-то ложь. Оно казалось совсем другим по составу, нежели стены, нежели камни той старинной крепости, которая таила его здесь, с ее воздушным гарнизоном.