Бабушки - [53]
Когда я наконец перестал испытывать скованность в движениях, я заметил, что одежда моя чересчур влажна, и вообразил, что она намокла от слез. Хотя я не плакал, а напряженно думал о ДеРоде. Я все еще видел его: равнодушного, беспечного; а теперь к моим воспоминаниям о сне добавилось что-то еще: как он улыбнулся мне, прежде чем уйти, почти что со смущением и раздражением, которое испытывают к чрезмерно докучливому и требовательному человеку. Этот сон оказался очень болезненным, хотя говорил о многом, как и мои о нем размышления…
Я прошел по посадке, спустился с пригорка и оказался в городе с редкими огнями, который обрывался на берегу темного океана. Я миновал бассейн, где было все так же много молодежи. По его периметру горели факелы, которые мы, Двенадцать, приказали жечь там и днем, и ночью. Мы представляли себе, что дети и женщины лягут спать, а отражения факелов будут плясать, сверкая, отражаясь на поверхности воды, находящейся в непрерывном движении. Ветреными ночами пламя будет так струиться, что будет неясно, из какого вещества эти небольшие волны в бассейне — из воды или огня. Теперь тут было шумно и много пьяных, пройти незамеченным в полутьме можно было довольно просто. Девушка, которая прежде интересовалась моим нарядом, лежала, наполовину погруженная в воду, в куче сношающихся друг с другом подростков, похожей на клубок змей по весне.
На другой стороне бассейна какой-то юноша тоже пытался схватить девчонку: она была такой молодой, еще совсем ребенок! Он кричал ей, напевая: «Молодая девчонка в бассейне боится толчков и пинков, иди же ко мне, я подарю тебе любовь…» В этой пошлой переделке я узнал нашу песню:
Когда сейчас дует холодный ветер, никто уже не сводит с гор ягнят и овечек, чтобы спасти их, теперь их белые тушки остаются лежать на траве, как островки снега весной или как разбросанные то здесь то там белые цветы…
Вернулся к себе домой я уже затемно и сидел один, не зажигая света, в темноте. К себе домой? Я уже давно перестал считать этот разрастающийся дом своим. В середине моей жизни, полвека назад — приблизительно, — мой сын Бора явился ко мне и объявил, что ему с его женой и тремя детьми нужно жилье побольше, чем крошечный домишко в одном из старых городов, где они жили и который оказался теперь в неблагополучном районе. И дело тут было не просто в практичности. Я не сказал бы, что мы с ним стали чужими друг другу, но очень долгое время нам не о чем было говорить. Мой дом — бедная Шуша уже умерла — находится в той части Городов, где живет элита. Я говорю об этом так просто, без экивоков и привычных оправданий, потому что я для всего этого уже стар. Я, Двенадцатый, был членом правящей элиты, хотя это давно уже не так. Люди, вроде моего сына, начали поносить нас, даже когда в Городах все еще шло хорошо. «Мощный круг правящих олигархов». И в таком же духе… Но громогласная молодежь в итоге оказывается на том же месте, где и их предки, которых они очерняли. Переезд моего сына сюда, в этот дом, был в своем роде демонстрацией, и мы оба это понимали. К дому пристроили крыло из четырех комнат, и я перебрался туда, а слуги легко приспособились к тому, чтобы удовлетворять и мои скромные потребности, и его семьи. Отношения у нас были довольно теплые. Иногда мы не пересекались неделями. А потом вдруг у Боры появилась невестка, заявившая, что ему столько места ни к чему. Он пристроил еще одно крыло — с противоположной стороны, куда въехал мой внук с женой и детьми. Это были важные люди в кругах ДеРода, и я бы с радостью посмеялся с кем-нибудь над этой новой элитой — но мне к тому времени уже не с кем было обмениваться шутками.
А теперь я должен зафиксировать худшее, что с нами случилось, самое неожиданное и до сих пор — самое загадочное.
От ДеРода пришло сообщение, что он решил закрыть Колледжи Рассказчиков и Певцов. В мысли, что это просто ошибка, мы утешения не находили. Доверенные ДеРода предъявили требования на оба здания. Это произошло незадолго до того, как умерла Шуша и ко мне переехал наш сын. Шуша была вне себя. Она отвечала за образование молодежи и рассчитывала на оба колледжа. Какое-то время мы сидели вместе, как часто бывало после получения очередного приказа ДеРода: пытались понять ход его мыслей, причины, стоявшие за его поступками.
