Бабушки - [35]

Все это доставляло дискомфорт, словно что-то кололо в бок или в туфле, Виктория вся извертелась, пытаясь избавиться от этих мыслей — да что это такое? Что же заставило ее совершенно выкинуть семью Стэйвни из головы? Когда эту фамилию произносила Филлис, Виктория испытывала некое отвращение, а ведь забыть она хотела только Томаса. Но ведь и это было несправедливо? Обычный семнадцатилетний парень, делавший вид, что ему больше, — это был первый в его жизни настоящий секс, Виктория долгое время ходила к нему почти каждый вечер. Ее никто не заставлял!

Но теперь, задумавшись обо всем этом, Виктория уже не могла остановиться. Она размышляла о Стэйвни, пристально вглядывалась в малышку Мэри. Мэри нельзя обижать, говорила Филлис. Нельзя обижать Матерь Божью. Она Мэри Стэйвни. Не Мэри Бисли.

Виктория довольно хорошо представляла себе будущее своих малышей. Шестилетняя девочка и двухлетний мальчик пойдут учиться в ту же школу, куда ходила она сама, но Виктория уже знала, насколько она плохая. И сейчас стала куда хуже, чем во времена Виктории. Там процветало насилие, наркотики, вражда, группировки, ее ученики приравнивались скорее к животным, которых надо держать взаперти. Трудно было, и когда она там училась, теперь Виктория об этом знала, хотя тогда она ни о чем таком не задумывалась. Хорошая девочка, лучшая ученица, всегда делала уроки — именно поэтому с ней столько возились: ей нравилось учиться. В отличие от большинства. А сейчас Виктория, скорее всего, дралась бы и буянила, как и остальные дети. А вскоре и Мэри с Диксоном придется вступить в этот мир непрестанной борьбы, и они пройдут через него, ни в чем не разобравшись — даже меньше, чем она в свое время. Виктория и не представляла, как мало она знала, та маленькая послушная девочка, всем обязанная Филлис, которая заставляла ее делать домашние задания и не спускала с нее глаз. Но несмотря на то, что Виктория училась и старалась, она ничего не понимала. Целое лето она почти каждый день ходила в дом Стэйвни, ни о чем не задумываясь. Ей не было любопытно, Виктория ни о чем не спрашивала. Она и не знала, о чем спрашивать; даже не знала, что у нее могут быть какие-то вопросы, а теперь, шесть лет спустя, она смогла оценить свою наивность по этим не заданным даже самой себе вопросам. У них был отец, Лайонел Стэйвни, а Виктория свыклась с семьями, где была только мать, без отца, либо где отец появился на короткое время, а потом исчезал, и считала само собой разумеющимся то, что не видела мужчины и в их доме. На самом-то деле она, Виктория, со своим мужем Сэмом Бисли жила лучше большинства своих сверстниц: он не только на ней женился, но иногда и бывал дома. И брал на себя отцовские обязанности.

Виктория вспомнила: Томас как-то говорил, что его мать с отцом не ладят. Кажется, он рассказывал, что отец платит за учебу «и все такое».

А Джесси Стэйвни? Она ни разу не поинтересовалась, кто Виктория такая, чем она занимается, они вообще редко пересекались, а когда это все же случалось, Джесси смотрела на нее без недовольства, не говорила ничего плохого, хотя наверняка задумывалась о том, что происходит между ней и Томасом… Теперь, оглядываясь в прошлое, Виктория была несколько шокирована. Ведь Джесси Стэйвни должна была как-то высказаться?!

Семнадцать: значит, сейчас Томасу двадцать три или двадцать четыре. Виктории двадцать шесть. Эдварду, который даже в детстве, когда ему было двенадцать, против ее девяти, казался недостижимо старше и в плане возраста, и во всем остальном, теперь уже почти тридцать. Он писал письма в газеты, и их печатали. Ее письмо никто бы не опубликовал, ее мысли никому бы не показались важными или хотя бы интересными.

А когда ее дети, Мэри и Диксон, закончат школу, они будут понимать еще меньше, чем Виктория. Сможет ли Мэри выучиться на медсестру, как Бесси? А если сын Сэма не унаследует его музыкальный дар, кем станет он?

Когда у Томаса и у Эдварда появятся дети, их письма тоже будут печатать в газетах. Они, возможно, тоже будут известны, как Джесси, Лайонел или Эдвард.

Все те мысли, которые должны были — разве не так? — явиться к ней несколько лет назад, тем долгим летом, когда они с Томасом были любовниками, и принести пользу — пришли теперь. Виктория поняла, что она была простовата, она не просто ничего не понимала, а была дурой.

Тогда ей вообще в голову не приходило, что Томас имеет право знать. Теперь же она подумала: «Ребенка в одиночку не сделаешь», — это была любимая поговорка Филлис, которой часто приходилось сталкиваться с вопросами отцовства по работе. «Кажется, такая мысль мне даже в голову не приходила, — размышляла Виктория. — А почему?» Это несправедливо даже по отношению к Томасу, а что уж говорить о маленькой Мэри, отец которой принадлежал к семье с известной фамилией, чьи письма печатались в газетах, чьи дети ходили в нормальные школы. Ей смутно припоминалось, что сам Томас учился в одной с ней школе, поскольку его отец — Лайонел Стэйвни — сказал, что дети должны посмотреть, как живут другие. Посему Эдвард и Томас провели по нескольку лет бок о бок с этими другими, а потом их перевели в настоящие школы, в такие, где дети действительно учились. Если бы она, Виктория, попала в такую школу… таким детям не приходится ухаживать за больными, сходя с дистанции — падая с ведущей вверх лестницы, — и они потом не идут работать в супермаркеты или позировать никчемным развратным фотографам. И то — такая работа только для смазливых.