Бабушки - [13]

— Ну вот, — сообщила Лил Роз. — Он начал от меня уставать.

Но в поведении Иена не было никаких намеков на то, что он хочет оставить Роз, наоборот. Он был внимателен и требователен, властен, а однажды, когда она улеглась на подушки после занятий любовью, разглаживая дряблую кожу на предплечьях, он вскрикнул, обнял ее и закричал:

— Нет, нет, даже не думай! Я не разрешу тебе состариться!

— Ну, это все равно произойдет, как ни крути…

— Нет, — и он зарыдал точно так же, как тогда, когда был еще мальчишкой и плакал в ее объятиях по отцу. — Нет, Роз, пожалуйста, я люблю тебя.

— Значит, я не должна стареть, да, Иен? Ты мне не разрешаешь? Сумасшедший, безумный мальчишка, — сообщила Роз невидимым зрителям, как делает человек, когда ему кажется, что голоса здравого смысла никто не слышит.

Когда Роз оставалась одна, ей делалось тревожно, страшно. Ее пугали притязания Иена. Он и впрямь, казалось, отказывался принимать во внимание тот факт, что она старится. Ненормальный! Но, возможно, безумие и является одним из тех огромных невидимых колес, за счет которых крутится наш мир?..

Между тем отец Тома от своей цели — спасти сына — не отказался. Он заявлял об этом открыто.

— Я спасу тебя от этих фам фаталь, — сообщил он ему по телефону. — Приезжай сюда, позволь старику за тебя взяться.

— Гарольд вознамерился спасать меня от тебя, — передал Том матери, направляясь в постель Лил. — Ты дурно на меня влияешь!

— Поздновато, — прокомментировала Роз.

Том провел две недели в университетском городке. По вечерам он прогуливался до поросшего кустарником песчаного пустыря, над которым, высматривая добычу, кружились ястребы. Он подружился с Молли, преемницей Роз, со сводной восьмилетней сестрой и новым младенцем.

В доме было шумно, все вертелось вокруг детей, но Том сказал Иену, что отдохнул.

— Рада была наконец с тобой познакомиться, — попрощалась с ним Молли.

— Теперь надолго не пропадай, — добавил Гарольд.

И Том не пропал. Он принял предложение режиссировать постановку «Вестсайдской истории»[4] в университетском театре и жить в это время решил у отца.

Как и раньше, вокруг вились девушки.

— Отец считает, что тебе пора жениться, — сказала Молли.

— Правда? — переспросил Том. — Женюсь, когда время придет.

Тогда ему было под тридцать. У его бывших одноклассников, у сверстников, уже были жены или «вторые половинки».

Ему нравилась одна девушка — своей непохожестью на Лил и Роз. Миниатюрная краснощекая брюнетка, довольно симпатичная, она флиртовала с ним как-то так, походя, без претензий. Тут, вдалеке от дома, от матери, от Лил, он осознал, какое множество требований привязывает его к ним. Матерью он восхищался, хотя она его и раздражала, и любил Лил. И не мог представить себя в постели с другой. Но он был к ним привязан, да, они его к себе привязали, да и Иена тоже, который был ему как брат (а может, и брат). Там — как он называл свой родной город — дома, море было частью жизни, и, когда в кустах ветер шелестел, ему сразу мерещился плеск волн…

«Там я не свободен».

А здесь — свободен. Он согласился принять участие еще в одной постановке. То есть еще на три месяца «здесь». К этому времени для всех они с Мэри Ллойд стали «единым целым». Том относился к этой характеристике спокойно. Однако ни подтверждал, ни опровергал их связь, лишь смеялся. Но именно Мэри ходила с ним в кино и к отцу на званые ужины.

— Могло быть и хуже, — сказал сыну Гарольд.

— Да ничего и нет, мне кажется, — ответил Том.

— Да? Не думаю, что она так же на это смотрит.

Через некоторое время Гарольд обратился к сыну:

— Мэри интересовалась твоей ориентацией.

— Гей ли я? Насколько мне известно, нет.

Дело происходило за завтраком, все сидели за столом, сводная сестра Тома наблюдала за происходящим, как все маленькие девочки, младшенькая тоже лепетала что-то интересное, сидя в высоком детском стуле. Прелестная сцена. У Тома щемило сердце — от мыслей о будущем, о себе. Его отец мечтал об обычной семейной жизни — и его мечта сбылась.

— Тогда в чем же дело? — настаивал Гарольд. — У тебя дома есть девушка, в этом?

— Можно так сказать, — ответил Том, спокойно накладывая себе еду.

— Тогда тебе надо бы отпустить Мэри, — сказал Гарольд.

— Да, — согласилась Молли из солидарности с женщинами. — Так нечестно.

— Я и не думал, что держу ее на привязи.

— Том, — сказал отец.

— Перестань, — добавила его жена.

Том промолчал.

Потом он оказался с Мэри в постели. Раньше он спал только с Лил, больше ни с кем. Молодое свежее упругое тело оказалось восхитительным, ему очень понравилось, а еще — ему доставило тихое удовольствие ее признание: «Я думала, ты голубой, правда». Очевидно, для нее это был приятный сюрприз.

Так оно и пошло.

Мэри часто оставалась с Томом на ночь в доме Гарольда и Молли, все было очень по-семейному и уютно. Если о свадьбе не заговаривали, то только из чувства такта. Хотя имелась и еще одна причина, более туманная. Однажды в постели Мэри увидела следы укуса у Тома на голени и воскликнула: «О боже! Кто это сделал? Собака?» Подумав, он ответил: «Нет, это засос». — «Черт, кто…» Мэри игриво попробовала примериться, но Том отдернул ногу, а потом отодвинулся сам. «Не надо», — сказал он. А потом добавил таким тоном, которого она от него раньше не слышала: «Не смей больше никогда этого делать».