Бабушки, бабки, бабуси - [9]

— Сейчас смотрела я Катиного жениха. Хорош молодец! Всем взял: и умен, и красавец, и специальность отличную себе взял…

Александр Петрович хотел было снисходительно улыбнуться, но, вызвав в памяти внешность Севы, вдруг понял, что молодой человек действительно недурен собой, и неглуп, и вообще… Александр Петрович улыбнулся почти самодовольно. А бабушка продолжала:

— И любит ее. Ничего не скажу, любит. Правда, и она его крепко любит.

— Да ты-то это откуда все знаешь?

— И-и, милый, я такие дела сердцем чую! Про посторонних и то понимаю, а тут родная внучка!.. Когда свадьбу-то играть думаете?

Александр Петрович крякнул и задумался. В это время вошла Валентина Ивановна, и он обратился к жене:

— Вот мать спрашивает, когда мы Катю отдадим замуж. Говорит, что ей нравится этот Сева…

Валентина Ивановна сухо отозвалась:

— Не знаю. По-моему, Катя еще молода…

— Как же молода? — с искренним удивлением спросила старуха. — Я-то уже в ее годы… Да ты сама скольких лет замуж выходила?

Валентина Ивановна стала прикидывать. Вышло, что разница в возрасте была не так уж велика, а главное, Валентина Ивановна вспомнила, что и на ее пути стояли почти эти же самые препятствия: несогласие родителей, мнимое «легкомыслие юности», которое ей приписывали… Вспомнила она и то ощущение несправедливости, которое было у нее тогда… И впервые Валентина Ивановна в мыслях благосклонно отнеслась к замужеству своей падчерицы.

Александр Петрович по случаю приезда матери хотел просидеть вечер дома, но через час, когда было все обсуждено и повторялись уже высказанные ранее мысли, он надумал уйти. Валентина Ивановна сердито заметила:

— Мне кажется… — Валентина Ивановна пыталась остаться спокойной, но ей это не удалось, — мне кажется, что в день приезда твоей матери… да, твоей, а не моей… ты мог бы и остаться дома!

Но даже сорвавшись в гневный тон ссоры, Валентина Ивановна больше наблюдала за свекровью, чем смотрела на мужа. Она ждала, что старуха, если не словом, то хоть выражением лица обнаружит свою симпатию к сыну против нее, невестки. Аграфена Петровна, кряхтя, отошла в угол — к своим мешкам — и принялась для чего-то перебирать их содержимое. А когда ссора разрослась и Александр Петрович крикнул жене что-то очень резкое, старуха, не торопясь, вышла на середину комнаты, покачала головой и укоризненно сказала сыну:

— Ой, что это нехорошо как, Сашенька!.. Вы ведь люди городские, ученые, вам бы помягче надо!.. Да особенно с женою.

Валентина Ивановна в этот миг тяжело дышала от обиды и придумывала, что бы позлее ответить мужу. Поступок свекрови поразил и даже тронул ее. Она почувствовала, что может прослезиться. Мелькнула мысль: «Как глупо! Еще недоставало реветь, чтобы она подумала о нас черт знает что!..»

Александр Петрович, смущенный, покинул комнату. Произошла пауза.

Аграфена Петровна снова обратилась к своим мешкам. Только когда хлопнула входная дверь — значит, Александр Петрович все-таки ушел, — старуха произнесла:

— И ну его! Ты знаешь их, мужиков: покуда его дома держат, он все на сторону глядит. А отошли ты его завтра куда-нибудь, он, как пришитый к юбке твоей, будет сидеть…

— Да, но мне скучно без него… тоскливо… — ответила Валентина Ивановна.

— Как не тоскливо! Что ж, я сама не знаю?.. Иной раз цельную ночь не спишь: мужа дожидаешься. Его, может, дела домой не пускают, а может, и загулял где… И так тебе тревожно… Все думается: а ну как обидит его кто, особенно по пьяному делу! А уж кругом все спят, только собаки на дворе брешут. А потом рассвет начинается — то темно было, а тут посерело все в избе, и так-то все некрасиво покажется, грязно, неуютно!.. А утром он и является — здрасьте, пожалуйста, тут как тут, целый и невредимый. И даже не пьяный другой раз. Такая уж наша бабья доля…

Валентина Ивановна промолчала, а потом заметила как бы невзначай:

— Видите, мама, он еще пить начал.

Лицо у старухи сделалось серьезным.

— Пить? — переспросила она. — Это худо. Что же он, не дай бог, запойный? На работе пьет?

Предположения старухи были так далеки от того, что существовало на самом деле, что Валентине Ивановне вдруг стало ясно: печалиться решительно не о чем. Валентина Ивановна улыбнулась совсем безмятежно и поспешила успокоить старуху:

— Her, мамочка, до этого дело не доходит. Он вообще без компании и не дотрагивается к вину.

Старуха вздохнула:

— Ну, это что!.. Я было испугалась. А так, я вижу, вы хорошо живете, ладно…

И Валентина Ивановна внезапно поняла, что старуха совершенно права. Действительно, жизнь шла хорошо и без особенных забот и тревог. Впрочем, она тут же заговорила со свекровью о том, что вот надо бы послать Александра Петровича в дом отдыха — очень уж заработался; купить кое-что неплохо бы из домашней утвари и прочее…

Александр Петрович вернулся поздно. Дверь ему открывала старуха и на вопрос, что слышно в доме, отозвалась шепотом:

— А что может быть слышно? Спят все.

— И Валюша спит?

— А то как же? Чего ей до петухов сидеть?

— Сердилась она на меня?

— Что-то не приметила. Часов до двенадцати мы с ней поговорили, все дела успели обсудить, а потом и спать полегли…

— Ты у меня, мамаша, прямо ангел мира, — улыбаясь, сказал Александр Петрович и обнял мать.