– Ура! Ура! – кричал Сапожков.
– А затем, повторяя слова Пруткова: если у тебя фонтан, то заткни и его, потому что и ему надо отдохнуть, – я умолкаю и не скажу больше ни слова, – объявил Сильвин.
– Да, пора спать, – сказала Мария Павловна.
– Ну, так рано, – запротестовал было Сапожков, но Сильвин перебил его:
– Дамы, действительно, устали. А мы с тобой проводим дам до их апартаментов и воротимся назад.
Так и сделали.
Сапожков настоял, чтобы Сильвин на прощание продекламировал ещё что-нибудь. После долгих отказов Сильвин задумчиво стал тереть лоб рукой.
– Чудную вещь я собираюсь поставить в свой бенефис… Не помню только…
– Что помнишь!
– «Но Беатриче, что ж я дам тебе?..» Нет, забыл…
– Ну, ради Бога!
…Случится, может быть, что у тебя родится сын.
Так знай же: коль это счастье улыбнётся нам,
Ему я всё заветное отдам.
О, да! О Боже мой, чем глубже погружусь
Я взором в тайну прелести твоей…
– Нет, не могу.
Сильвин быстро поцеловал руку Матрёны Карповны, так быстро, что она не успела отдёрнуть свою и только вспыхнула вся, и также быстро ушёл на террасу.
За ним пришёл и Сапожков.
Разговор не клеился.
– Деньги мне сегодня дашь? – спросил Сильвин.
– Нет, уж завтра: у приказчика надо взять, а он, пожалуй, спит уже.
– Вексельный бланк у тебя найдётся?
– Найдётся.
– Ну, прощай, отведи меня в мою комнату.
Сапожков проводил и на прощанье ещё раз расцеловался с Сильвиным.
– И засну же я сладко, – говорил Сильвин, потягиваясь и провожая глазами идущего по коридору хозяина.
– Ох, и я! – весело ответил Сапожков и, поворачивая за угол, послал рукой поцелуй Сильвину: – прощай!
Проснувшись на другой день, Сильвин долго лежал с закрытыми глазами.
Затем он стал ждать, не придёт ли кто-нибудь, не принесут ли ему кофе, которое он привык пить лёжа в кровати, и в это время думать о чём придётся. Но никто не являлся, и приходилось вставать без кофе.
От вчерашнего шампанского немного болела голова. Умывальник был очень плохой, с тоненькой трубочкой, из которой едва выбивалась слабая струйка воды.
Вода пахла и её оказалось очень мало. Мыло тоже не пришлось по вкусу Сильвину: яичное. И платье не было вычищено. Заменяя щётку рукой и ворча, Сильвин кое-как оделся, вышел в коридор и, подойдя к комнате Марии Павловны, постучался.
– Вы?
– Я.
Замок щёлкнул, и Сильвин вошёл.
– Вообразите, сегодня ночью кто-то подходил к моей двери, трогал ручку…
– Н… да… – неопределённо промычал Сильвин и, уныло оглядываясь, прибавил: – ну, я боюсь, что кофе нам сегодня не придётся пить… во всяком случае, надо повидать хозяина.
Сильвин вышел в коридор и оттуда прошёл в комнату хозяина.
Сапожков лежал в кровати, пил содовую воду и думал о чём-то.
Гость и хозяин поздоровались сухо.
– Я хотел бы с Марией Павловной уехать по железной дороге: поезд, кажется, через два часа уходит?
– Кажется. Что ж, лошадей?
– Пожалуйста, кстати то, что ты вчера обещал?
Сапожков не сразу ответил. Он посмотрел в потолок, посмотрел в окно, нехотя зевнул, и сказал:
– Да, вот получил телеграмму: дело, на которое рассчитывал, не вышло. А пока не вышло, и я дать не могу, потому что могут понадобиться и самому деньги.
Сильвин встал и, угрюмо сдвинув брови, сказал:
– Но мне вчера было дано определённое обещание: я же объяснял, в чём дело.
– Что ж дело? Росли бы у меня в саду деньги, как цветы, – пошёл бы да нарвал. Дело коммерческое, – не вышло, о чём говорить?
Сильвин помолчал.
– Так нельзя ли, по крайней мере, распорядиться насчёт лошадей?
Сильвин пошёл к двери.
– Сегодня не вышло, завтра может выйдет, до завтра подожди.
– Я сегодня еду и сейчас же, – ледяным голосом, не останавливаясь, ответил Сильвин.
Он заглянул к Марье Павловне:
– Поторопитесь одеваться: мы сейчас едем на вокзал.
– А вещи?
– Вещи приехали.
Когда Сильвин с Марией Павловной вышли на подъезд, они увидали плетушку, запряжённую парой кляч.
– Это что?
– Экипаж для вас.
– Э-э… не нужно… Вот что, любезный, вот тебе рубль, сбегай на село, найми там лошадей, пусть положат эти вещи и догонят нас: мы пешком пойдём к вокзалу. Дорога та, по которой приехали?
– Та…
Они под руку пошли пешком.
Они шли парком. Было утро, – ароматное, свежее. Солнце играло уже на дороге, пробиваясь сквозь листву деревьев, и дальше туда, где на лужайках, покрытых сочной зелёной травой, ещё была тень и прохлада.
Марья Павловна прижималась к своему спутнику и восторженно говорила:
– Какое чудное утро, как хорошо здесь: рай!
– Да, и этот рай принадлежит какому-нибудь обгрызку мысли и чувства, а мы с тобой, которым рукоплещет и поклоняется толпа – мы, как Адам и Ева, уходим изгнанниками.
– Маленькая разница на этот раз: Ева, изгоняемая до вкушения запрещённого плода, но результат, впрочем, тот же: изгнали.
– Сами изгоняем себя…
Наёмная пара нагнала их у самого города.
Когда Сильвин и Марья Павловна сели, ямщик о весёлым лицом, вздёрнутым носом обратился к ним:
– У Сапожкова в гостях, видно, были?
– Н-да…
– Уж такой негодяй, – сплюнул ямщик, подбирая вожжи, – такой сквалыга, не накажи Господь. На вокзал, что ль?
– На вокзал.
– Но!.. Деньги в срок за землю ему не принесёшь, сейчас к земскому, – неустойку, да судебные издержки… Скотина ступит на его землю, – опять три рубля штрафу… Такой негодяй…
