Бабушка - [7]

– Ура! Ура! – кричал Сапожков.

– А затем, повторяя слова Пруткова: если у тебя фонтан, то заткни и его, потому что и ему надо отдохнуть, – я умолкаю и не скажу больше ни слова, – объявил Сильвин.

– Да, пора спать, – сказала Мария Павловна.

– Ну, так рано, – запротестовал было Сапожков, но Сильвин перебил его:

– Дамы, действительно, устали. А мы с тобой проводим дам до их апартаментов и воротимся назад.

Так и сделали.

Сапожков настоял, чтобы Сильвин на прощание продекламировал ещё что-нибудь. После долгих отказов Сильвин задумчиво стал тереть лоб рукой.

– Чудную вещь я собираюсь поставить в свой бенефис… Не помню только…

– Что помнишь!

– «Но Беатриче, что ж я дам тебе?..» Нет, забыл…

– Ну, ради Бога!

…Случится, может быть, что у тебя родится сын.

Так знай же: коль это счастье улыбнётся нам,

Ему я всё заветное отдам.

О, да! О Боже мой, чем глубже погружусь

Я взором в тайну прелести твоей…

– Нет, не могу.

Сильвин быстро поцеловал руку Матрёны Карповны, так быстро, что она не успела отдёрнуть свою и только вспыхнула вся, и также быстро ушёл на террасу.

За ним пришёл и Сапожков.

Разговор не клеился.

– Деньги мне сегодня дашь? – спросил Сильвин.

– Нет, уж завтра: у приказчика надо взять, а он, пожалуй, спит уже.

– Вексельный бланк у тебя найдётся?

– Найдётся.

– Ну, прощай, отведи меня в мою комнату.

Сапожков проводил и на прощанье ещё раз расцеловался с Сильвиным.

– И засну же я сладко, – говорил Сильвин, потягиваясь и провожая глазами идущего по коридору хозяина.

– Ох, и я! – весело ответил Сапожков и, поворачивая за угол, послал рукой поцелуй Сильвину: – прощай!

Проснувшись на другой день, Сильвин долго лежал с закрытыми глазами.

Затем он стал ждать, не придёт ли кто-нибудь, не принесут ли ему кофе, которое он привык пить лёжа в кровати, и в это время думать о чём придётся. Но никто не являлся, и приходилось вставать без кофе.

От вчерашнего шампанского немного болела голова. Умывальник был очень плохой, с тоненькой трубочкой, из которой едва выбивалась слабая струйка воды.

Вода пахла и её оказалось очень мало. Мыло тоже не пришлось по вкусу Сильвину: яичное. И платье не было вычищено. Заменяя щётку рукой и ворча, Сильвин кое-как оделся, вышел в коридор и, подойдя к комнате Марии Павловны, постучался.

– Вы?

– Я.

Замок щёлкнул, и Сильвин вошёл.

– Вообразите, сегодня ночью кто-то подходил к моей двери, трогал ручку…

– Н… да… – неопределённо промычал Сильвин и, уныло оглядываясь, прибавил: – ну, я боюсь, что кофе нам сегодня не придётся пить… во всяком случае, надо повидать хозяина.

Сильвин вышел в коридор и оттуда прошёл в комнату хозяина.

Сапожков лежал в кровати, пил содовую воду и думал о чём-то.

Гость и хозяин поздоровались сухо.

– Я хотел бы с Марией Павловной уехать по железной дороге: поезд, кажется, через два часа уходит?

– Кажется. Что ж, лошадей?

– Пожалуйста, кстати то, что ты вчера обещал?

Сапожков не сразу ответил. Он посмотрел в потолок, посмотрел в окно, нехотя зевнул, и сказал:

– Да, вот получил телеграмму: дело, на которое рассчитывал, не вышло. А пока не вышло, и я дать не могу, потому что могут понадобиться и самому деньги.

Сильвин встал и, угрюмо сдвинув брови, сказал:

– Но мне вчера было дано определённое обещание: я же объяснял, в чём дело.

– Что ж дело? Росли бы у меня в саду деньги, как цветы, – пошёл бы да нарвал. Дело коммерческое, – не вышло, о чём говорить?

Сильвин помолчал.

– Так нельзя ли, по крайней мере, распорядиться насчёт лошадей?

Сильвин пошёл к двери.

– Сегодня не вышло, завтра может выйдет, до завтра подожди.

– Я сегодня еду и сейчас же, – ледяным голосом, не останавливаясь, ответил Сильвин.

Он заглянул к Марье Павловне:

– Поторопитесь одеваться: мы сейчас едем на вокзал.

– А вещи?

– Вещи приехали.

Когда Сильвин с Марией Павловной вышли на подъезд, они увидали плетушку, запряжённую парой кляч.

– Это что?

– Экипаж для вас.

– Э-э… не нужно… Вот что, любезный, вот тебе рубль, сбегай на село, найми там лошадей, пусть положат эти вещи и догонят нас: мы пешком пойдём к вокзалу. Дорога та, по которой приехали?

– Та…

Они под руку пошли пешком.

Они шли парком. Было утро, – ароматное, свежее. Солнце играло уже на дороге, пробиваясь сквозь листву деревьев, и дальше туда, где на лужайках, покрытых сочной зелёной травой, ещё была тень и прохлада.

Марья Павловна прижималась к своему спутнику и восторженно говорила:

– Какое чудное утро, как хорошо здесь: рай!

– Да, и этот рай принадлежит какому-нибудь обгрызку мысли и чувства, а мы с тобой, которым рукоплещет и поклоняется толпа – мы, как Адам и Ева, уходим изгнанниками.

– Маленькая разница на этот раз: Ева, изгоняемая до вкушения запрещённого плода, но результат, впрочем, тот же: изгнали.

– Сами изгоняем себя…

Наёмная пара нагнала их у самого города.

Когда Сильвин и Марья Павловна сели, ямщик о весёлым лицом, вздёрнутым носом обратился к ним:

– У Сапожкова в гостях, видно, были?

– Н-да…

– Уж такой негодяй, – сплюнул ямщик, подбирая вожжи, – такой сквалыга, не накажи Господь. На вокзал, что ль?

– На вокзал.

– Но!.. Деньги в срок за землю ему не принесёшь, сейчас к земскому, – неустойку, да судебные издержки… Скотина ступит на его землю, – опять три рубля штрафу… Такой негодяй…