Бабушка - [15]

Много чего построили на свои деньги в Егорьевске первостатейные (первогильдейные) купцы — из общественных зданий имеется в виду. Особенно — Бардыгин-старший. Даже гордость нашего городка — авиационно-техническое училище построил щедрый «голова», правда, не знал он, что тут будет после его смерти училище летное, ведь строил-то женский монастырь, Троице-Мариинский. Для супруги своей строил, между прочим. Жена была у Бардыгина молодая совсем, во внучки ему годилась, и частенько говорила она городскому голове — мол, как мне житься-то будет, когда я овдовею после тебя? Хочу в монастырь после твоей смерти пойти. Ну, богатый голова взял да и выстроил этот монастырь со сказочными башенками, чтобы жена его вдовая после мужниных похорон сюда пошла на жительство. Игуменьей, само собой. Да только… Немного не так все вышло. Померла цветущая Мария Владимировна Бардыгина внезапной смертью, перед самым завершением строительства Троицкой Мариинской обители. А вслед за ней умер от горя и сам Бардыгин, Никифор-то Михайлович.

— Вот так-то, Сашик, не в деньгах счастье, — сказывала бабушка.

Правильно сказывала, как Бог свят — правильно.

Здесь, в главном храме Троицкого монастыря, и могилка бардыгинская была с надгробием, как и прочих «набольших» людей, похороненных в монастыре с почетом. На камне высекли излюбленную Никифора Михайловича цитату из апостола Павла: «Ищите прежде Царствия Божия и правды Его, и все остальное приложится вам».

А в гражданскую войну перевели сюда из Питера летное училище, Валерий Чкалов в нем обучался, подымался с Егорьевского аэродрома в свои первые небесные странствия. И сделали тогда в Троицком храме сначала общежитие для будущих летчиков, а потом, когда построили им нормальный жилой барак, в бывшем храме открыли клуб для курсантов. И оставался там клуб десятилетиями. В годы моего детства туда пускали девушек на танцы, если я верно запомнил, бесплатно. Чтоб не скучно было «рюрикам». В окошко нашего дома мы с бабушкой часто видели «рюриков» (так по сей день именуют курсантов), идущих под руку с девчонками в сторону бывшего женского монастыря, а с 1919го — училища ГВФ, то есть гражданского воздушного флота. Бабушка всякий раз, глядя на такую парочку, качала головой и бормотала осуждающе: «Ведь на танцы в бывшую церковь идут, в алтаре плясать будут, нехалюзы».

Это излюбленное свое, прямо-таки фирменное словцо — «нехалюзы» — бабушка отгружала с сострадательным укором: дескать, ну что с нее взять, с нынешней молодежи, не воспитывали их, бескультурщиной вырастили. Понятие «нехалюза» объединяло в себе такие эпитеты, как «невежа», «неряха», «нахлебник», «человек, не уважающий стариков», «расхлябанный», «безалаберный». Одним словом — «бознать что, а не человек», оторви да брось. Я тоже, по каким-то признакам, частенько определялся бабушкой в нехалюзы, и мне всякий раз было стыдно, что я — нехалюза.

Егорьевское авиационно-техническое училище гражданской авиации в городе называли по старинке, по-довоенному: «ГэВээФ», — и поступить туда было мечтой очень многих парней. Хотя бы потому, что в армию после ГВФ не забирали, а вся учеба там — те же два года с небольшим. А все-таки в родном городе, можно домой поесть заскочить, да и вообще условия получше, и специальность будет хорошая — техник самолетный. И еще, конечно, относительная свобода была у «рюриков» по сравнению с армейской казармой. Да что говорить! Танцы два раза в неделю, к примеру, после которых, уже ближе к полуночи, курсанту дозволялось проводить девушку домой. Хорошо? Еще как хорошо-то!

А в самом клубе курсантов ГВФ… Знамо дело, надгробия почитаемых людей снесли, уничтожили настенные росписи. Бабушка не раз и не два пересказывала мне, шестилетнему, страшные были (байки, былины?) про потревоженных мертвецов, на костях которых плясали девушки и «рюрики». Иногда вспоминала какую-нибудь новую, доселе позабытую историю, но чаще рассказывала старые сказки, только непременно — чуть-чуть по другому. Обычно когда мы шли с ней в детский сад, и в конце КурлыМурлы, за магазином по прозвищу «Бугорок», показывались кирпичные строения испозоренного монастыря. Одну страшилку я запомнил почти наизусть:

— Был до войны один такой лютый начальник училища этого летного, Фастов. Очень он злился, что святые лики на стенах церковных никак не закрашиваются, сколько ни красили их, а святые опять проступали. И нимбы ихние. Потому что раньше краска была хорошая, а теперешняя, стахановская, на ней не держалась. И полез он как-то, может пьяный был, на лестницу высоченную, чтобы выжечь огненной лампой старинные лики святых со стены. И в это самое время услыхали те, кто внизу стоял, голоса многих упокойников, тут похороненных. Полетел он вниз с лестницы, начальник этот, Фастов, три дня потом пролежал, страшно ругался и богохульствовал и дух испустил. так-то, Саша. Но не поверили партейные люди, что это упокойники ихнего начальника к себе утащили, и приказали соскоблить святых со стены долотами. Чтобы танцы в новом клубе проводить, на могилах.

…Через много лет я узнал, что вся эта история — правда. Ну, кроме того, что касается оживших покойников. Хотя как знать, может, и про покойников — тоже правда.