Бабушка - [14]

Пашка со своего крылечка покрикивал мне в спину одобрительно:

— Давай-давай, Саня, вот теперь почти похоже!

И был он, Пашка, уже далеко позади…

Тут справа грохотнула чугунная щеколда, я обернулся в испуге и увидел в проеме калитки «старого хрена». Совсем близко, ну вот просто дышит он мне в лицо!

Я оцепенел.

А «колдун» молча и печально смотрел на меня, его мятое, изжеванное какое-то личико словно умоляло о чем-то…

— Мальчик, хочешь яблок? — спросил вдруг «старый хрен».

— Неа, — прошептал я.

И прошептал вполне искренне, потому что у бабушки в сенях, дружка на дружке, стояли ящики из темных жердочек, доверху полные этих надоевших яблок. Бабушка больше не хотела тратиться на песок для яблочного варенья, и так уж его стояло по банкам в чулане — за год не осилишь.

— А груш? — с надеждой спросил меня «колдун».

— И груш не хочу, — повторял я, как дундук, хотя груши всегда были для меня в диковинку.

Страх мой постепенно схлынул, уступил место злости и досаде: как же так, почему «старый хрен» не признал во мне «своего», то есть такого же старика? Ведь он же слепой совсем, ну что ему стоило поверить в мое переодевание? И кто тогда вообще поверит, если этот не поверил?

— Может, тебе трубка железная нужна, а? — продолжал сморщенный Хренов, ему почему-то очень не хотелось, чтобы я ушел с пустыми руками.

Каким-то наянистым неожиданно оказался этот вроде бы зловещий доселе старик. Это словцо — наянистый — было из бабушкиного обихода, она время от времени так обзывала меня самого. Наянистый — значит настырный, неотступный, занудный.

Но с трубкой этот «старый хрен» попал в самую точку! Трубки, особенно стальные или, на худой конец, медные (их если и разрывало, то хотя бы без осколков), были нашей постоянной мечтой, мы бредили о хороших трубках, искали их повсюду или выменивали за очень серьезную цену — в обмен на трубку, пригодную по длине и калибру для самопала, готовы были отвалить с десяток тяжелых «биток» из свинца или штук пять строительных патронов, причем целых, не отстрелянных, с порохом.

Самопалы и поджиги мастерили в каждом дворе, независимо от возраста живущих там пацанов.

— Трубка хорошая у меня есть, — говорил «колдун» таинственно.

— Покажите, а? — совсем уж осмелел я.

И впрямь колдун! Как он догадался, что я мечтаю о хорошей трубке?

Глянул назад, в сторону Пашки Князева. Даже на таком расстоянии было видно, что он испугался за меня, но прийти на помощь не решается, только знаки делает — мол, беги, Саня, беги!

Я шагнул через узкую калитку в заросший бурьяном двор старика Хренова. Слева, под навесом, был у него деревянный верстак с бурыми от ржавчины тисками, а возле верстака, на земле, грудились черные кольца резинового шланга с длинной и толстой поливочной трубкой на конце.

— Вот такая трубка подойдет тебе? — спросил меня «старый хрен», радостно волнуясь.

Я кивнул, стесняясь выдать свою жадность.

Сморщенный дед зажал трубку в тиски и принялся долго, размеренно отпиливать ее загнутый конец. Потом спросил:

— Тебе какой длины?

И тут я сглупил, мне надо было бы забрать всю трубку, а пожалуй — и со шлангом в придачу, старик помог бы дотащить до бабушки… Но я попросил отпилить мне только лишь кусок с ладонь длиной — мечтал сделать пистолет. Я понимал, я чувствовал, что этот чудак Хренов безвозвратно портит очень нужную в хозяйстве штуковину, просто незаменимую для полива огорода, что мы с бабушкой такой длиннющий шланг с железной трубкой-наконечником завели бы у себя с превеликим удовольствием, но у нас его нет и не будет никогда, а у старика Хренова он есть и сейчас куркуль и единоличник своими же руками этот чудесный шланг «позорит»…

— Если что-то еще нужно будет, приходи, — сказал мне старик возле калитки.

И вот я бегу вдоль нашего квартала к тревожно маячащему впереди Пашке Князеву, я позабыл уже о провале моего театрального действа! Ну что там, в самом деле, какие-то переодевания, когда у меня в ладони зажато целое сокровище — тяжелая трубка, сверкающая сталью на свежем спиле, до того толщенная, что никакой заряд ее не разорвет, хоть целый коробок спичек в нее начисти да затолкай.

Пашка разглядывает мое приобретение озадаченно:

— Надо же… Вот так «старый хрен»! А откуда он ее отпилил-то?

Я взахлеб рассказываю о шланге, о наконечнике… Пашка яростно сплевывает на тропинку:

— Тьфу ты! Ну и дурак ты, Саня! Попросил бы отпилить побольше, целиком, я бы ружье сделал! Глянь, дырка-то как раз под строительный патрон, растяпа ты, разиня — (п)опу раздвиня!

И я пошел домой, пристыженный, забросил трубку в сердцах куда-то в кучу всякой мальчишеской всячины в углу у комода. Рассказал бабушке про «старого хрена», что никакой он не колдун.

— Видно, помирать собрался. Совесть куркуля заела, — сказала бабушка то ли с грустью, то ли с укоризной. — Всю жизнь единоличником прожил, так теперь, перед смертюй, хочет хоть чего-нито хорошее сделать.

Той же осенью старик Хренов умер.

8

А вот людей с фамилией «Бардыгины» в городе не осталось ни единого. За границу уехали все? И о Хлудовых не слыхал ни я, ни мои знакомые. Видно, этих-то извели до последней веточки. Первым делом.